Наталья Сергеевна сняла тёмно-синюю куртку, убрала её в узкий шкафчик и закрыла защёлку. В раздевалке пахло дешёвым стиральным порошком и хлоркой из соседней уборной. Дежурство начиналось в девять вечера, но она пришла чуть раньше, чтобы без спешки переодеться и сделать глоток крепкого чёрного чая из термоса. Горьковатое послевкусие напомнило: ночь будет длинной. Наталья поправила белую кофту под халатом, сунула пару резиновых перчаток в карман и вышла в коридор отделения тяжёлых пациентов.
Коридор встретил тусклым светом ламп и эхом шагов санитарки, катившей пустую каталку. За длинным оконным проёмом лежала позднеосенняя тьма: редкие фонари во дворе подсвечивали корку промёрзшего снега. Наталья кивнула медсестре дневной смены. Та передала папку с назначениями, контакт дежурного анестезиолога и старенький пейджер. Три пациента на ночь, все тяжёлые: измерить давление, проверить капельницы, слушать лёгкие и главное — не дать никому сорваться.
В палате № 6 лежал Андрей Егорович Павлов, семьдесят восемь. Конечный рак желудка, опиоидная помпа, лицо — словно воск. Монитор фиксировал хрупкий пульс, сатурация колебалась возле восьмидесяти четырёх. Наталья смочила губы старика, поправила подушку и проверила время очередной дозы морфина: боль должна быть под контролем даже ночью. Вздохи стали мягче, но между рёбрами всё ещё гулял хриплый свист.
Через одну палату мерцал кардиомонитор молодого мужчины — Никифора Прудникова, двадцать пять лет, доставленного после ДТП. Переломы таза, ушиб лёгкого, внутренняя фиксация. Катетер соединён с дренажом, на стойке — коллоиды. Наталья убедилась, что мочеприёмник не переполнен, и услышала шёпот:
— Как долго я тут?
— Вторые сутки. Всё идёт по плану, главное — дышать спокойно, — ответила она ровно. Парень закрыл глаза, а медсестра перешла к следующему посту.
Светлана Ивановна, сорок три, только что пережила попытку суицида: упаковка снотворного и глубокое отчаяние. Промытый желудок, мутное сознание, на запястьях свежие розовые полоски. Женщина ёрзала под одеялом, пытаясь его сдёрнуть.
— Светлана, я рядом. Сейчас может быть сухо во рту, давайте смочим губы, — сказала Наталья, подавая ватный шарик с водой. Стеклянный взгляд упёрся в потолок: сколько же боли нужно, чтобы дойти до таблеток, мелькнуло у медсестры.
Двадцать три пятнадцать. Первые записи: температура, давление, скорость капельниц. Из палаты старика донёсся нарастающий кашель. Наталья приподняла изголовье, подключила аспиратор, затем кислородные «очки». Хрипы ослабли, но пальцы старика оставались холодными и синеватыми.
Не успела она выйти, как из палаты Никифора завизжал монитор: сатурация семьдесят девять, давление падает. Пациент съехал на бок и пережал трубку кислорода; дренаж потянулся, оставив тёмное пятно на простыне. Наталья вернула его в правильное положение, прижала марлю к месту подтёка, заменила флакон раствора и вбила новые параметры. Фронт на три стороны, а в помощниках — только сонный коридор.
Полночь застала её за историей болезни Светланы: двое детей, развод в августе, прошлых попыток не было. Женщина попросилась в туалет и после тихо заплакала. Наталья помогла, ввела диазепам и приглушила свет. Глубокая фаза смены начиналась — мысли тянулись, ноги наливались свинцом.
К часу ночи батареи застонали тонким металлическим гулом, а на раме окна выступил иней. Медсестра вновь прошла «старик — травма — суицид»: сменила мочеприёмники, смазала губы, проверила дозировки. Дежурный врач спустился один раз, бросил взгляд на графики и поднялся обратно: инсульт на другом этаже. Мир держался на зелёных линиях мониторов и втором глотке остывшего чая.
Три сорок две. Одновременно: сиплый крик Светланы, тревога «VTAC» у Никифора, протяжный стон старика. Наталья вдавила кнопку общего вызова, пейджер ожил. Время сузилось до узкой щели, в которую нужно протолкнуть сразу три жизни.
Ворвавшись к Никифору, она увидела пульс сто сорок и падающее давление. Кардиоверсию пока держала в запасе — решила попробовать медикаменты. В коридоре грохнула тумбочка: Светлана сорвала фиксацию. Старик хрипел всё реже. Наталья нажала тревожную красную кнопку, подняв по отделению световой сигнал, и, сжимая ключ-карту от медикаментозного шкафа, поняла: назад к прежнему спокойствию не вернуться.
Тревожный свет ещё мигал, когда к посту подбежали двое из реанимационной бригады — анестезиолог и фельдшер с чемоданчиком. Наталья коротко обрисовала обстановку и двинулась за ними к Никифору, уже вытаскивая ампулу допамина.
Внутри монитор плясал красно-зелёным, но ритм был ещё организован. Пока фельдшер устанавливал дополнительный катетер, Наталья прижала марлю к подтёку и подала врачу шприц. «Сто пятьдесят на сорок», — отрапортовала она. Через минуту кривые на экране выровнялись. Парень вытянет.
Пейджер завибрировал: санитарка не справляется со Светланой. Наталья передала наблюдение фельдшеру и поспешила в третью палату. Женщина стояла босиком у окна, сжимающе руки вокруг открученного флакона физраствора.
— Светлана, посмотрите на меня. Здесь безопасно, никто не осуждает, — сказала медсестра, приближаясь без резких движений. Пластиковый флакон упал на линолеум, Светлана расплакалась. Наталья помогла лечь, аккуратно наложила новые мягкие повязки, ввела минимальную дозу диазепама и позвонила дежурному психиатру: очная оценка утром и постоянное наблюдение.
Только тогда она вернулась к Андрею Егоровичу. Хрипы сгущались, сатурация опустилась до шестидесяти трёх. Морфин ещё действовал, но складка между бровями говорила о боли. Наталья добавила болюс, села на табуретку и взяла холодную ладонь старика. В коридоре сирена уже смолкла, сменившись шёпотом команд, а здесь стояла почти тишина. Старик сделал два прерывистых вдоха и затих. Время смерти — четыре ноль пять. Она перекрыла кислород и подтянула простыню к подбородку.
Фельдшер вошёл, помог отключить аппаратуру и ушёл оформлять бумаги. «Больной спасён, больной удержан, больной ушёл без крика», — мысленно подвела итог Наталья.
Почти пять. Сквозь мутное стекло пробивалась голубизна предрассветного неба. Наталья собрала использованные перчатки, промыла дренаж Никифора, сменила простыню, где запёклась кровь. Парень дышал ровнее.
— Стабильно. Утром сделаем снимок и, если всё так же, переведём в общую, — сказала она. Он едва заметно кивнул.
У Светланы дыхание выровнялось. Наталья поставила у кровати раскладной стул — санитарка останется дежурить. В историю внесла: «Риск повторного самоповреждения высокий, круглосуточное наблюдение, консультация психолога, план безопасности».
Полседьмого. Дежурный врач спустился снова, теперь уже не торопясь. Наталья передала устный отчёт и протянула журнал процедур. Он проверил строку о времени смерти, кивнул и подписал бумаги.
К восьми пришли медсестра дневной смены и хозяйственный санитар. Наталья показала новые бинты у Никифора, расписание анальгетиков, порядок наблюдения за Светланой. Затем они убрали палату старика, закрыли ему глаза и подготовили тело к перевозке.
Отчётные строки в компьютере строились дрожащими пальцами: «Светлана Ивановна — сознание ясное, негативные мысли отрицает; Никифор Прудников — гемодинамика стабилизирована; Павлов А. Е. — летальный исход, боль купирована». В конце Наталья добавила: «Сестринское наблюдение обеспечено полностью» и нажала «Сохранить».
В раздевалке пахло тем же порошком, но теперь помещение гудело утренними разговорами. Медсестра сняла халат, аккуратно застегнула куртку и поставила пейджер на зарядку — длинный писк прозвучал как прощание.
Во дворе лёгкий снег заполнял ямки между плитами. Наталья вдохнула холодный воздух, почувствовав, как пар вырывается из лёгких, и невольно улыбнулась. В кармане шуршал запасной пакетик чая — для следующей смены. Машины спешили мимо, а она позволила себе полминуты покоя, прежде чем сделать шаг к остановке. Ночь закончилась, и всё-таки она выдержала.
Если хочется поддержать автора
Хотите, чтобы рассказы выходили регулярно? Поддержите канал через кнопку «Поддержать» — встроенная безопасная функция Дзена; сумма свободная, от 50 рублей. Поддержать ❤️.