Поздним майским утром, когда сирень вдоль оград ещё держала густые грозди, Алексей Гаврилов, пятьдесят четыре года, плотный, чуть седеющий, привычно свернул с асфальта на аллею кладбища. Скрип ключей на связке и мерный хруст гравия под ботинками слышались ему отчётливее, чем пение дрозда с дальнего тополя: звук привычной работы приглушал всё лишнее. Он прошёл мимо свежего насыпа, поправил табличку, выровнял пластиковый венок и расправил перекрутившуюся траурную ленту — стало ровно, как положено.

День складывался из простых действий: открыть ворота к девяти, проверить, чтобы кладоискателей отогнали, посмотреть, как копатели вычистили канавки, расписаться в журнале и обойти участок, где завтра назначены похороны. Иногда приходилось разруливать споры между соседними семьями, чей мраморный бордюр залез на чужие шестьдесят сантиметров. Чаще он наблюдал человеческую слабость и теплоту без слов: бабушка, подкладывающая угощение в вазочку, подросток, молча аккуратно положивший в гроб любимую расчёску отца.

Дома о его буднях почти не спрашивали. Жена Наталья коротко кивала, когда он говорил, что завтра ждёт двойное захоронение, и сразу переключалась на новые обои для кухни. Сын Игорь, программист, подтрунивал мягко: «Главное — клиентов не потеряй». Алексей ухмылялся, накладывал макаронам сметану и думал, как странно: человеку, который каждый день хоронит чужих близких, трудно объяснить своим, чем он занят. От усталости слова путались, а они не верили, что слова вообще нужны.

Вспоминалась первая весна на работе, пятнадцать лет назад. Тогда он бегал по аллеям в тонком плаще, боялся опоздать к тягачу с дубовым гробом генерал-майора. Дрожь в коленях мешала обходить территорию. За годы страх растаял — осталась привычка наблюдать. Он замечал, кто держится, а кто только ждёт окончания марша, чтобы достать сигарету. И всё же каждое утро казалось другим: люди менялись, а земля принимала всех одинаково.

К середине июля жара стояла густая, как пар в прачечной, и рабочая рубашка липла к лопаткам, едва Алексей вышел из сторожки. В этот день ожидались похороны Галины Семёновны Кругловой, бывшей школьной библиотекарши. В списке родственников значились две дочери и второй муж. «Семья спокойная», — сказал распорядитель бюро, но Алексей знал: тихих похорон не бывает, особенно когда в сорокаградусный зной собираются люди разной крови и воспоминаний.

Он дошёл до огороженного места: свежевырытая могила стояла под клёном. Гробокопы Антон и Серёга махнули руками — корни оказались толще, чем предполагали, пришлось расширять яму. Алексей проверил отвес, посмотрел, чтобы доски лежали ровно, и отметил в блокноте: «доски — обновить, клён — спилить осенью».

Ближе к полудню под ворота подъехал катафалк, за ним микроавтобус. Первой вышла младшая дочь, нервно сжимая чёрную папку с документами. Следом — старшая, широкоплечая, в строгом костюме. Она сразу начала перечислять носильщикам, кто где должен стоять. У обочины задержался худой мужчина с бледным лицом — второй муж, по слухам, живший с покойной всего три года. Между сёстрами прозвучали короткие фразы с металлическими обертонами: «Ты опять решила всё сама?», «Поздно уже спорить». Бригада насторожилась, но молчала.

Когда гроб вынесли из машины, солнце поднялось почти в зенит, и тень от клёна сузилась. Алексей шагнул вперёд, попросил придержать ленты, чтобы не обмочили ткань потом: от земли шёл горячий пар. Пока чтец читал молитву, он заметил, что младшая украдкой вытирает глаза, а старшая сжимает телефон, будто готова уехать. Вдруг старшая подняла голос: «Эту песню мама не любила, выключите». Из динамика звучали «Белые росы». Чтец смутился, носильщики застопорились, пауза грозила скандалом.

Алексей подошёл ближе, кивнул музыканту — тот убрал громкость. Сёстрам он сказал твёрдо и вежливо, что выбор мелодии остаётся за родными, а сейчас можно заменить музыку тишиной. Старшая вскинула бровь, но согласилась. Напряжение спало, однако копатель шепнул, что из-за корня просела стенка, доска скрипнула и могила может перекоситься.

Секунду Алексей стоял, чувствуя, как под рубашкой бегут струйки пота. Позвонить Наталье было бы проще, чем решать, кто прав в песне, а кто — в геодезии. Но работа — здесь. Он велел вынести дополнительные подкладки, сам спустился в полутёмную яму и, двигаясь аккуратно, подпер доску. Корень уступил, яма стала ровной, но время уходило, а жара тяготила всех.

Пока носильщики готовили стропы, между сёстрами вспыхнула новая ссора. Младшая шепнула: «Он имеет право сказать речь», — кивнув на отчима. Старшая ответила вслух: «Два года вместе — и уже родня?» Мужчина опустил глаза. Воздух загудел от неловкости, и Алексей почувствовал жжение в груди: его работа — не только ямы и ленты.

Небо потемнело, будто кто-то вылил тушь. Ветер сорвал плащ носильщика, гром грохнул одновременно с тем, как гроб подняли на стропах. Один мужчина оступился, крышка накренилась. Женщины вскрикнули. Алексей рванул вперёд, схватил боковую ручку и спокойно скомандовал: «Держим по счёту, раз, два». Ближайшая молния высветила каменные кресты. Через несколько секунд носильщики выровнялись, и пошёл ливень стеной.

Он направил людей: часть — к навесу инструментального домика, часть — под зонт церемониймейстера. Сам остался у края ямы, проверяя, чтобы стропы легли ровно. Копатели бросили доски, чтобы земля не смялась под ногами. Гроб опустили без рывков. Старшая дочь, дрожа, протиснулась ближе и впервые посмотрела на отчима не враждебно, а растерянно. Тот молча накрыл её плечи пиджаком. Алексей поймал себя на мысли, что у могилы иногда рождаются союзы, а не только заканчиваются жизни.

Под навесом сторожки, под гулом дождя, Алексей вдруг понял: вечером он расскажет Наталье и Игорю всё — как спор превратился в поддержку, как одна реплика вернула живым право быть ближе и как его собственные руки держали равновесие между прошлым и будущим. К прежнему молчанию пути уже не было.

Вечером, когда ливень ослаб и он проводил последних посетителей к воротам, Алексей добрался до дома на маршрутке. На коленях — промокший блокнот, в кармане — зонт с выщербленной спицей. В прихожей пахло жареной картошкой, а из-за двери кухни доносился спор Натальи с Игорем про новый роутер. Он скинул мокрые ботинки, коснулся дверной ручки и понял: отговорки про усталость не подойдут.

Он вошёл, поставил блокнот между чашками. Наталья подняла глаза без дежурного «Как день?», будто почувствовала перемену. Игорь заметил влажные плечи рубашки.

— Гроза зацепила? — спросила она.
— И гроза, и люди, — ответил Алексей. — Дайте пять минут, всё объясню.

Слова шли туго. Он рассказал, как просела стенка, как пришлось лезть в яму, как сёстры спорили о песне. А потом главное: почему он держит ленту, когда чужая семья держит равновесие; почему следит за доской, потому что у людей там нет второго дубля. Наталья слушала, обхватив кружку ладонями. Игорь тихо цокнул:

— А я думал, ты просто ворота открываешь.

Алексей раскрыл блокнот: схемы, пометки «корень клёна — опасно», «доски заменить до 20.07». Объяснил, что кладбище отвечает за безопасность, и если упадёт ветка, отвечать придётся ему. Наталья аккуратно сдвинула блокнот, будто увидела новую сторону мужа.

— Ты никогда об этом не говорил, — произнесла она.
— Думал, вам неинтересно, — признался он.

Разговор прервал звонок. Незнакомый женский голос назвался Ольгой Кругловой, младшей дочерью покойной. Она благодарила «того смотрителя, что спас церемонию» и просила передать номер бюро для письма благодарности. Положив трубку, Алексей заметил, как Наталья и Игорь переглянулись: чужие слова оказались убедительным доказательством.

После ужина он вышел на балкон покурить. Игорь вышел следом.
— Пап, можно как-нибудь к тебе на работу заглянуть? Не из любопытства, хочу понять.
— В воскресенье дежурю с утра. Приходи, покажу хозяйство, — сказал Алексей и почувствовал, как внутри стало теплее.

Через три дня жара немного спала. В контору приехали рабочие из городского «Зеленхоза»: кран аккуратно срезал кривой клён, доски выгрузили к навесу. Алексей расписался в акте: «ликвидировать причину возможного схода грунта». К обеду, к удивлению коллег, пришла Наталья с контейнером голубцов. Пока муж подписывал журнал, она тихо сказала копателям:

— Спасибо, что помогаете ему. Он о вас часто рассказывает.

В воскресенье утром Игорь ждал у ворот раньше отца, держа два стакана чая. Алексей провёл его по аллеям, показал подпорку у свежей могилы, объяснил, что летом кладбище открыто с восьми до двадцати, а ночью дежурят двое, чтобы не было вандалов. У памятника с ангелом задержались дольше: там похоронен мальчик, и отец каждый месяц приносит игрушечную машинку.

— Тяжело, — прошептал Игорь. — Но ты помогаешь живым выдержать.

К полудню подошла Наталья с термосом. Семья шла по гравию молча, слушая цикад. На лавочке у лип устроили обед: чай, голубцы, ломтики арбуза. Алексей рассказал, что во втором квартале планируют провести освещение к дальним секторам. Наталья спросила, хватает ли работников. Раньше она таких вопросов не задавала.

Перед уходом Алексей подвёл их к сторожке. У двери он снял связку ключей, покрутил в ладони и протянул Игорю.
— Держи. Откроешь задние ворота, если поедем к машине напрямик.
Сын принял тяжёлую связку, будто семейную реликвию. Наталья улыбнулась.
— Видишь, доверяет.
— Его работа не странная, — тихо сказал Игорь. — Она просто непростая.

К вечеру жара совсем спала, ветер принёс запах травы, которую дежурная бригада косила вдоль ограды. Алексей проводил семью до парковки, вернулся и проверил, закрыт ли инструментальный домик. На стеллаже сох зонт. Он поправил спицу, сложил ткань и вспомнил недавний шторм, крик женщины, скрип доски — и то, как сейчас те же места дышат миром.

Он заполнил журнал обхода: «клён убран, доски заменены, семейный визит — без происшествий». В графе «примечания» поставил галочку и приписал: «Понимание приходит шагами». Закрыл журнал, выключил свет и вышел к аллее, где низкое солнце золотило гранит.

У дальних ворот Наталья и Игорь ждали, пока он передаст смену молодому смотрителю. Алексей отдал парню кольцо ключей и напомнил про ночную проверку фонарей. Потом подошёл к своим. Без громких слов сын поднял ладонь для «пятёрки», а Наталья поправила мужу лямку сумки.

Они миновали кирпичную арку. Алексей оглянулся: над гладкой дорожкой лежали длинные тени от новых досок. Завтра всё будет так же — гравий, кипятильник, чужие истории, — но теперь дома спросят, как прошло, и отвечать станет легче.

Он шагнул за калитку, положил руку жене на спину и тихо подтолкнул вперёд, чтобы она не споткнулась о корень липы. Гравий хрустнул под подошвами. День окончился.

Как помочь авторам

Понравился рассказ? Оставьте комментарий, а при желании, сделайте свой вклад через кнопку «Поддержать». Сумма — на ваше усмотрение, от 50 рублей, это поможет писать новые рассказы для Вас. Поддержать ❤️.