Шум начался в начале ноября, когда уже темнело к пяти. Валентина сидела на кухне, слушала, как в батареях переливается вода, и вдруг сверху раздался резкий удар, потом ещё один. Что‑то тяжёлое перекатилось по полу, скрипнуло.
Она вздрогнула, сняла очки, прислушалась. Секунда тишины — и снова глухой стук, как будто кидали на пол доску или ящик. Потом затрещало, заскрежетало, будто что‑то двигали, царапая линолеум.
Опять ремонт, — подумала Валентина, чувствуя, как в груди поднимается раздражение. В доме было тихо, в коридоре слышалось только, как соседка с пятого этажа ругает кого‑то по телефону, а над головой — будто стройка.
Она посмотрела на часы. Без двадцати одиннадцать. По правилам должны быть тише с одиннадцати, но ей уже хотелось схватить швабру и стукнуть по потолку.
Она не стала. Сидела, доедала гречку, слушала, как наверху продолжает грохотать. Через десять минут всё стихло. Валентина вздохнула, помыла тарелку, выключила свет и пошла в комнату.
Кровать стояла у стены, под окном. За окном редкие машины проезжали по двору, фары скользили по потолку. Она легла, накрылась пледом, потянулась к книжке, но глаза уже слипались. Она погасила настольную лампу и закрыла глаза.
В полночь её разбудил новый удар. На этот раз такой, что дрогнул абажур.
— Да что ж это такое, — выдохнула Валентина, садясь на кровати.
Сверху что‑то глухо бухнуло, потом раздалась странная дробь. Не как молотком по гвоздю, а быстрее, ритмичнее. Потом опять пауза. Потом ещё.
Она посмотрела на телефон. Ноль часов двенадцать. В голове сразу всплыли слова участкового о «режиме тишины». Но звонить в полицию она не собиралась. Пока что.
Утром, когда она вышла в подъезд выбросить мусор, на лестничной площадке уже стоял знакомый запах варёной капусты, снизу кто‑то тащил пакет. Наверху хлопнула дверь, и по ступенькам быстро зацокали кроссовки.
Мимо неё пронёсся парень лет двадцати пяти с рюкзаком и наушниками на шее. Тёмная куртка, торчащие из‑под шапки волосы. Он машинально кивнул ей и уже перепрыгивал через две ступеньки.
— Молодой человек, — окликнула его Валентина.
Он остановился на пролёте, обернулся. Лицо у него было заспанное, глаза красные, но улыбка вежливая.
— Да?
— Вы на шестом живёте? — спросила она, прищурившись.
— Да. А что?
— Это у вас ночью… — она поискала слово, — стучат?
Он смутился, поправил рюкзак.
— А, это. Ну да. Мы… работаем просто. Я стараюсь не громко.
— В час ночи? — подняла брови Валентина.
— Ну, мы же не каждый день, — сказал он. — И не до утра. Я думал, никому не мешаем.
Валентина почувствовала, как в ней закипает раздражение.
— Я сплю в это время, между прочим. Мне шестьдесят пять. У меня давление. Я от этих ваших ударов подскакиваю.
Он сжал губы, кивнул.
— Извините. Я… я поговорю с ребятами. Будем тише.
«Ребятами»? Значит, их там несколько. Валентина представила себе компанию таких же в наушниках, с банками пива и колонкой на полную.
— Очень надеюсь, — сказала она сухо. — А то придётся вызывать участкового.
Он снова кивнул и побежал вниз. Валентина посмотрела ему вслед, поморщилась и пошла обратно в квартиру.
Днём было спокойно. Только иногда слышались шаги сверху. Вечером Валентина сварила суп, посмотрела новости, позвонила подруге. Они обсудили цены, лекарства, кто как болеет. Про шум она только вздохнула, но говорить не стала. Казалось мелочью, хотя внутри зудело.
Ночью в половине первого снова началось. Сначала негромко, как будто кто‑то топнул ногой. Потом серия ударов, будто ставили и переставляли тяжёлый стул. Потом появился новый звук — короткий, звонкий, будто били по металлу или стеклу.
— Ну всё, — сказала Валентина в темноте.
Она включила лампу, натянула халат, сунула ноги в тапочки и пошла на кухню. Взяла швабру, вернулась в комнату и пару раз сильно ударила по потолку.
Шум наверху на секунду прекратился. Потом снова продолжился, но уже чуть тише.
Она легла, но уснуть не смогла. Слушала, как над головой что‑то гремит, как кто‑то ходит, двигает. В голове крутились слова: «Молодёжь обнаглела, никого не уважает». Она думала о том, как раньше соседи приходили друг к другу на чай, а теперь даже имён не знает.
Утром она написала объявление на листке из тетради: «Уважаемые соседи с шестого этажа! Пожалуйста, соблюдайте тишину после 23:00. Невозможно спать от постоянного шума. С уважением, жильцы пятого этажа». Подписываться своим именем она не стала. Приклеила объявление на дверь подъезда скотчем.
Днём, выходя в магазин, заметила, что листок уже сорвали. На месте остались только полоски скотча.
Она сжала губы. В голове мелькнула мысль: «Значит, война». Слово было громкое, но так и ощущалось — будто её спокойную жизнь кто‑то захватывает.
Вечером позвонила соседка с пятого, Таисия Петровна.
— Валь, это ты писала про шум? — спросила она.
— Я. Ты тоже слышишь?
— Я глуховата уже, мне не так мешает. Но внучка, когда приходит, жалуется, что там долбят. Ты аккуратнее, не связывайся. Сейчас молодые нервные.
— А что, терпеть? — спросила Валентина.
— Ну, поговори ещё раз. Только по‑человечески. А если нет — тогда уже куда‑нибудь жаловаться.
Валентина повесила трубку, села на диван. По телевизору шла передача про дачи. Люди копались в грядках, смеялись. Она вспомнила свою дачу, как ездила туда с мужем. Теперь дачу продали, мужа нет, и вся её территория — это двухкомнатная квартира и война за тишину.
На следующий день она дождалась вечера. В девять поднялась на шестой этаж. Дверь у соседей была новая, тёмная, с глазком. Звонок светился синим кругом. Она нажала.
Дверь открыл тот же парень. На нём была домашняя футболка, на шее висели наушники, из квартиры тянуло запахом жареной картошки.
— Здравствуйте, — сказала Валентина, стараясь говорить ровно. — Это опять я, снизу.
— Здравствуйте, — он смутился. — Мы же вчера… Я сказал ребятам, что поздно нельзя.
— Вчера в час ночи у вас опять что‑то гремело, — сказала она. — Я не спала до двух.
Он вздохнул, отступил вглубь, опёрся рукой о косяк.
— Я понимаю. Нам очень неудобно. Но… — он замялся. — У нас сейчас просто дедлайн. Нам надо доделать одну штуку. Мы днём все работаем, только вечером получается.
— Какой ещё дедлайн? — не поняла Валентина.
— Срок, — пояснил он. — Мы музыку делаем. Ну, проект. Нужно записать до конца месяца. Потом уже поздно будет.
Слово «музыка» её не успокоило. Она представила себе грохочущие колонки и басы.
— Музыку вы делаете? Ночью? — она усмехнулась. — А я спать когда должна?
Из глубины квартиры послышался женский голос:
— Антон, кто там?
— Соседка снизу, — ответил он. — По поводу шума.
В коридоре показалась девушка в свитере, с заколотыми наверх волосами. В руках она держала кружку.
— Здравствуйте, — сказала она. — Мы правда стараемся не шуметь. У нас всё в наушниках. Только иногда… ну, барабаны, да. Но мы подложили коврик.
— Какой ещё коврик? — устало спросила Валентина.
— Специальный, чтобы не вибрировало, — объяснил Антон. — Я барабанщик. Мы пишем демо. Есть шанс, что возьмут на фестиваль. Это важно.
Валентина почувствовала, как внутри что‑то сдвигается. «Барабанщик», «фестиваль» — всё это звучало для неё дико. Но в голосе у парня не было наглости, только усталость и какая‑то напряжённая надежда.
— Вы понимаете, что мне шестьдесят пять лет, — сказала она тише. — Я живу одна. Я не могу ночью вскакивать от ваших ударов.
Девушка кивнула.
— Мы понимаем. Давайте так. Мы до одиннадцати занимаемся, потом всё. Сегодня вообще не будем. Ладно?
— А вчера? — спросила Валентина.
— Вчера мы увлеклись, — виновато сказал Антон. — Честно, не заметили время.
Она посмотрела на них. Оба выглядели не как хулиганы, а как люди, которые что‑то делают всерьёз. Но ей от этого не было легче. В голове крутилась мысль: «Их шанс, их фестиваль, а я потом таблетки пью».
— Давайте договоримся, — сказала она. — После десяти никаких ударов. Ни одного. Хотите — хоть шёпотом пойте. Но без этого вашего… — она махнула рукой вверх.
Антон переглянулся с девушкой.
— До десяти… — протянул он. — Мы попробуем. Но нам иногда нужно по два‑три дубля. Если мы не успеем, всё накроется.
— А если накроется, вы же не умрёте, — сухо сказала Валентина. — А я, если давление подскочит, могу.
В коридоре повисло молчание. Девушка опустила глаза.
— Ладно, — сказал Антон. — Хорошо. До десяти.
Валентина кивнула и пошла вниз. В груди у неё было тяжело. Казалось, что она только что отняла у них что‑то важное. Но вместе с этим она думала, что никому до неё нет дела, если она сама о себе не позаботится.
Несколько дней было относительно спокойно. Шумели до девяти, иногда до половины десятого. Она слышала глухой ритм, но терпела, глядя на часы. В десять всё стихало, и она ложилась спать с облегчением.
Но через неделю, в субботу вечером, всё сорвалось. Часы показывали без пятнадцати одиннадцать, когда сверху ударили так, что у неё подпрыгнул стакан с водой на тумбочке. Потом пошла серия ударов, потом звонкий щелчок, потом снова.
Валентина вскочила, сердце колотилось. Она посмотрела на телефон. В голове пронеслось: «Звонить участковому?» Но вместо этого она накинула халат и побежала на лестницу.
Лифт ждать не стала, пошла пешком. На каждом пролёте слышала, как в такт её шагам наверху что‑то гремит. На шестом этаже остановилась перевести дыхание, нажала на звонок.
Дверь открыли не сразу. Сначала грохот стих, потом послышались быстрые шаги. Дверь распахнулась, и Антон, вспотевший, в майке, с палочками в руке, посмотрел на неё виновато.
— Мы же договаривались, — сказала Валентина, чувствуя, как в горле встаёт ком.
— Я знаю, — быстро сказал он. — Простите. Просто… сегодня звукорежиссёр смог приехать. Мы… — он запнулся. — Мы записываем сейчас. Один раз. Нам очень надо.
Из комнаты доносился глухой ритм, но приглушённый, будто что‑то поставили между барабанами и дверью. Слышались голоса, обрывки мелодии.
— Один раз? — переспросила она. — А если вы не успеете? Ещё один «один раз» будет?
Он провёл рукой по волосам.
— Если не успеем, то, наверное, всё. У нас денег нет, чтобы ещё раз студию брать. И времени тоже.
Она смотрела на него и вдруг почувствовала не злость, а усталость. Вспомнила, как много лет назад её сын просил не выключать ему свет, потому что он готовился к экзаменам. Она тогда ворчала, что электричество жжёт. А он сидел, читал, нервничал.
— Сколько вам ещё нужно? — спросила она.
Антон удивился.
— Часа два. Максимум три.
— Три часа ночью? — она покачала головой. — Нет, так нельзя.
Он молчал. Из комнаты выглянул высокий парень с наушниками.
— Антох, что там? — спросил он.
— Соседка снизу. По шуму, — ответил Антон.
Парень подошёл ближе.
— Здравствуйте. Мы правда постараемся побыстрее. Мы ковёр подложили, микрофоны через подушку. Там почти ничего не слышно должно быть.
— Мне слышно, — тихо сказала Валентина.
В глазах у Антона мелькнула паника.
— Мы… мы можем вам что‑нибудь… — он замялся. — Ну, помочь. По дому. Или… не знаю.
Она усмехнулась.
— Вы мне тишину помогите вернуть.
Он опустил глаза.
— Если мы сегодня не запишем, — сказал он, — всё это зря. Мы полгода работали. Нас заметили, дали шанс. Если трек не будет готов, нас вычеркнут.
Слово «заметили» странно кольнуло её. В молодости она работала бухгалтером в небольшом НИИ и мечтала, что её возьмут в крупную организацию, где зарплата выше. Но её резюме каждый раз терялось среди других. Тогда она тоже говорила себе, что никто не замечает.
Она стояла в дверях, слышала, как за спиной у Антона кто‑то пробует на гитаре кусочек мелодии. Не громко, но отчётливо. Мелодия была не похожа на те, что она слышала по радио, немного хрупкая, неуверенная, но в ней было что‑то живое.
— Вы можете… — сказала она медленно, — сделать так, чтобы до часу было? И чтобы совсем без этих ваших… сильных ударов?
Антон вскинул голову.
— До часу? Мы успеем. Я буду играть мягче. Честно.
— И это последний раз ночью, — добавила она. — Совсем. Потом только днём и вечером до десяти.
— Обещаю, — быстро сказал он. — Правда.
Она почувствовала, как внутри всё ещё сопротивляется. Хотелось сказать «нет» и поставить точку. Но вместе с этим она вдруг ясно увидела, как для них эта ночь — как для неё когда‑то защита диплома. Один раз. Потом уже не повторишь.
— Ладно, — сказала она. — До часу.
Антон выдохнул так, будто с его плеч сняли тяжёлую ношу.
— Спасибо вам большое. Мы вам потом покажем, что получилось. Если захотите.
— Посмотрим, — буркнула она и пошла вниз.
Вернувшись в квартиру, она легла, но не выключила свет. Сверху снова пошёл ритм, но действительно мягче. Иногда она вздрагивала от резкого удара, но потом звук становился ровнее. Слышались обрывки голоса, кто‑то считал вслух, кто‑то ругался, когда ошибался.
Валентина лежала и думала о том, как странно устроена жизнь. Ей нужна тишина, им — звук. Её мир сжимается до двух комнат, их мир, наоборот, рвётся куда‑то наружу, на фестивали, сцены.
Без пятнадцати час наверху всё стихло. Наступила такая тишина, что она даже не сразу поверила. Потом услышала, как хлопнула дверь, как кто‑то прошёл по коридору. Её глаза сами собой закрылись.
Утром в дверь позвонили. Она, ещё в халате, открыла. На пороге стоял Антон с флешкой в руке и девушка, с которой она уже успела познакомиться у них в коридоре.
— Мы вас не разбудили? — спросил он.
— Уже нет, — ответила Валентина.
— Мы… принесли вам послушать, — сказал он, показывая флешку. — Вчерашнюю запись. Если хотите.
Она хотела сказать, что ей это не нужно, что она не разбирается. Но почему‑то отступила в сторону.
— Заходите.
Они прошли в комнату. Антон огляделся, заметил старый музыкальный центр на полке.
— Можно? — спросил он.
— Он у меня уже сто лет как не работает, — сказала Валентина.
— Сейчас попробуем, — сказал он.
Через пару минут из колонок зашипело, потом зазвучала музыка. Сначала тихо, потом громче. Валентина села на стул.
Это была не та «музыка», которую она ожидала. Не грохот, не бессмысленный шум. Вначале шли лёгкие удары, действительно похожие на те, что она слышала ночью, но выстроенные в ровный ритм. Потом вошла гитара, потом голос девушки. Слова она не сразу разобрала, но уловила что‑то про дом, который не спит, про свет в окне.
Она слушала и думала, что это, конечно, не её. Но в этом было старание. Не просто «побрякать», а сделать что‑то настоящее.
— Вот эти барабаны, — сказал Антон, показывая рукой вверх, — это как раз то, что вы слышали. Мы старались играть мягче, но микрофон всё равно берёт.
— А слова вы сами придумали? — спросила она девушку.
— Да, — та кивнула, смутившись. — Я. Мы хотели, чтобы было про город. Про людей, которые живут рядом и не знают друг друга.
Валентина усмехнулась.
— Ну, это вы верно подметили.
Они послушали до конца. Музыка закончилась неожиданно, обрубилась, оставив после себя короткую паузу.
— Нам ещё сводить, — сказал Антон. — Но в целом уже всё.
— И что дальше? — спросила она.
— Отправим на фестиваль, — ответил он. — И на платформу. Если повезёт, нас заметят. Если нет — будем дальше делать.
Она посмотрела на него. В его голосе не было самоуверенности, только осторожное ожидание.
— Я всё равно считаю, что ночью шуметь нельзя, — сказала она. — Но… — она замялась, подбирая слова. — Понимаю, что вы не просто так это делаете.
Девушка кивнула.
— Мы уже договорились, — сказала она. — После десяти никаких барабанов. Только в наушниках. И если что, вы сразу нам говорите. Мы будем прислушиваться.
— И, если вам нужно, — добавил Антон, — мы можем вам помочь с интернетом. У вас роутер старый, наверное. Я видел, как он мигает. У нас лишний есть. Поставим, настроим.
Валентина хотела отказаться. Сказать, что ей и так нормально. Но потом вспомнила, как в прошлый раз ругалась с провайдером по телефону, не понимая, что от неё хотят.
— Ну… если не трудно, — сказала она.
Через час у неё в коридоре уже стоял новый белый коробочек, а на телефоне появился значок быстрого соединения. Антон терпеливо объяснял, куда нажимать, чтобы смотреть фильмы, а девушка записывала ей на бумажке последовательность действий.
— Мы ещё можем вам сделать подборку, — сказала она. — С тихой музыкой. Чтобы спать легче было.
— Мне бы новости, — отмахнулась Валентина. — И сериалы ваши эти.
Когда они ушли, в квартире стало непривычно тихо. Но эта тишина уже не казалась ей такой враждебной. Она подошла к окну, посмотрела вверх. Где‑то над её потолком жили люди, которые ночью били палочками по барабанам, чтобы утром принести ей флешку и роутер.
Через пару недель Антон встретил её у лифта.
— Нам написали, — сказал он, улыбаясь. — Нас взяли в шорт‑лист. Мы поедем играть.
Слово «шорт‑лист» ей ничего не сказало, но по его лицу она поняла, что это хорошо.
— Поздравляю, — сказала она.
— Это и ваша заслуга, — добавил он. — Если бы вы тогда нас выгнали, мы бы не успели.
Она покачала головой.
— Моя заслуга в том, что я вам нервы потрепала.
— Нет, — возразил он. — Вы нас заставили думать о других. Это важно.
Валентина вышла из лифта на своём этаже и остановилась у двери. Внутри было по‑прежнему два окна, старый диван, кухонный стол. Но теперь, когда она слышала сверху негромкий гул днём, она уже не воспринимала его как угрозу. Скорее как напоминание, что над ней кто‑то живёт, что у людей есть свои дела и мечты.
В тот вечер она включила на телефоне запись, которую оставил Антон. Музыка зазвучала тихо, почти фоном. Она сидела на кухне, чистила картошку и слушала, как в песне поётся про дом, где ночью горит свет и кто‑то не спит, потому что делает своё дело.
Она подумала, что её война за тишину никуда не делась. Ей по‑прежнему нужна была ночь без ударов и криков. Но теперь к этому добавилось ещё одно желание — чтобы у тех, кто живёт над ней, получилось то, что они задумали.
Она дописала в блокноте номер Антона, который он ей оставил «на всякий случай», и убрала его в ящик стола. Зная, что при необходимости сможет позвонить и сказать: «Ребята, вы опять разошлись», она чувствовала себя спокойнее.
Поздно вечером, ложась спать, она прислушалась. Над головой было тихо. Где‑то вдалеке проехала машина, щёлкнуло что‑то в батарее. Валентина потянулась к выключателю, на секунду задержала руку, вслушиваясь в эту новую тишину, в которой было место не только её одиночеству, но и чьей‑то ночной работе.
Она погасила свет и закрыла глаза, думая о том, что завтра поднимется на шестой этаж не ругаться, а просто так — узнать, когда они уезжают на свой фестиваль и как можно будет посмотреть их выступление через этот самый новый интернет.
Спасибо, что читаете наши истории
Если эта история откликнулась, пожалуйста, отметьте её лайком и напишите пару слов в комментариях — нам очень важно знать, что вы чувствуете. Если захочется поддержать нашу команду авторов, это можно сделать через кнопку «Поддержать». Отдельное спасибо всем, кто уже однажды нас поддержал — вы даёте нам силы писать дальше. Поддержать ❤️.