Первая история. Кружка с синим ободком

Когда мама позвонила и сказала, что надо навестить бабушку Нину, у Кати в голове сразу всплыл список дел: отчёт, дедлайн, созвон с клиентом. Она уже открыла рот, чтобы сказать, что на этой неделе никак, но услышала мамино короткое:

— Она стала путать таблетки. Я волнуюсь. Съезди, а?

Катя поехала в воскресенье. В лифте пахло моющим средством и чужими духами. На площадке, как всегда, стояла коляска соседей и коробка с обувью. Бабушка открыла не сразу: цепочка лязгнула, потом дверь приоткрылась.

— Кто там?

— Это я, Катя.

Бабушка отодвинула цепочку и, увидев внучку, как-то сразу расправилась, будто плечи вспомнили, что можно держаться ровнее.

— Ой, ну заходи. Я тут как раз чайник поставила.

Катя прошла на кухню. Кухня была маленькая, знакомая до боли: стол, обклеенный клеёнкой с лимонами, табуретки, старый холодильник, на дверце — магниты из городов, в которых бабушка никогда не была. Их привозили дети и внуки.

На плите тихо шумела эмалированная кастрюля с супом. Рядом на столе стояла керамическая кружка с синим ободком. Катя помнила её ещё с детства. Тогда она казалась огромной, сейчас — обычной.

— Ты чего не звонишь? — спросила бабушка, насыпая заварку в чайник. — Я уж думала, ты там совсем в своей Москве пропала.

— Я и так в Москве, баб, — улыбнулась Катя. — Просто в другой части.

— Ну да, ну да, — отмахнулась Нина. — Всё вы в другой части. Я вот в этой сижу.

Она поставила кружку перед Катей, себе налила в стеклянный стакан с подстаканником.

— Мама говорит, ты таблетки путаешь, — осторожно начала Катя.

— Мама твоя всё замечает, — буркнула бабушка. — Один раз не так выпила — и уже паника. Я не путаю, я думаю.

— О чём?

— О том, что мне надо, а что нет.

Катя нахмурилась. Она приехала с чёткой задачей: проверить коробочки с лекарствами, расписание приёмов, возможно, позвонить врачу. А тут вдруг — «я думаю».

— Врач же назначил, — напомнила она.

— Врач назначил, да. Но врач не живёт в моём теле, — спокойно ответила Нина. — Он меня видит десять минут, а я с собой — семьдесят восемь лет.

Катя почувствовала, как внутри поднимается знакомое раздражение. Ей казалось, что старики специально всё усложняют.

— Но ты же понимаешь, что без этих таблеток…

— Понимаю, — перебила бабушка. — Сядь. Я тебе борща налью.

Катя вздохнула, но села. Бабушка сняла крышку с кастрюли, зачерпнула половником. Пар ударил в лицо, запах свёклы и лаврового листа на секунду перенёс Катю в детство, когда она приходила сюда после школы.

— Ты думаешь, я глупая? — спросила Нина, ставя тарелку. — Или, может, уже совсем не соображаю?

— Я так не думаю, — автоматически сказала Катя. И тут же поймала себя на том, что на самом деле немного именно так и думала.

— Я вот что тебе скажу, — продолжила бабушка. — Счастье в моём возрасте — это когда ты ещё сам выбираешь. Пусть из мелочей, но сам. Хочу — пью эти, хочу — не пью. Хочу — ем борщ, хочу — кашу.

— Но если ты не будешь пить, тебе станет хуже, — упрямо повторила Катя.

— Станет. Но это будет мой выбор. А не чей-то.

Катя молча ела. Борщ был вкусным, как всегда. Она вспомнила свои последние недели, когда её день был расписан не ею, а задачами из чатов, звонками, письмами. Она считала это нормой: молодая, надо крутиться. Но слова про «сам выбираешь» зацепили.

— Ты думаешь, счастье — это свобода выбора? — спросила она.

— А что ещё? — Нина уселась напротив, взяла свой стакан. — Ты вот как живёшь? Сама решаешь, когда тебе отдыхать, с кем встречаться?

Катя усмехнулась.

— Ну… не очень. У нас проекты.

— Вот. А у меня проектов нет. У меня день. Встал, посмотрел в окно. Сегодня ноги не болят — счастье. Могу дойти до магазина — ещё одно. Могу сама сварить суп, а не ждать, пока мне кто-то принесёт, — третье. И так набирается.

Она говорила спокойно, без пафоса, будто перечисляла продукты в списке.

— А таблетки? — упрямо вернулась к теме Катя.

— Таблетки — это не про счастье, — ответила бабушка. — Это про срок. Можно тянуть подольше, можно поменьше. Я не хочу жить подольше, если буду лежать и ждать, когда мне кто-нибудь попу подотрёт. Извини за подробности.

Катя поморщилась, но кивнула.

— Я хочу жить, пока могу сама себе налить в эту кружку чай, — Нина кивнула на керамическую кружку с синим ободком. — Вот это мой секрет.

Катя посмотрела на кружку. Рука сама потянулась к ручке, она почувствовала тёплый фарфор. Вдруг стало ясно, что для бабушки этот предмет — знак её «сама могу».

— Но всё-таки давай мы с тобой разложим таблетки по дням, — мягко сказала Катя. — Ты будешь решать, пить или нет. Но пусть они будут по порядку. Ладно?

Бабушка посмотрела на неё внимательно. В её взгляде было что-то новое, будто она впервые за много лет увидела во внучке не девочку, а взрослого человека.

— Ладно, — кивнула она. — Давай.

Они вместе открыли коробку с блистерами. Катя читала инструкции, раскладывала по маленьким отделениям. Бабушка сидела рядом и иногда задавала вопросы. Разговор плавно перешёл на другие темы: соседка из четвёртой квартиры, подорожавший хлеб, новый сериал.

Когда всё было готово, Катя закрыла коробочку и поставила её на полку.

— Вот, — сказала она. — Здесь утро, здесь вечер. Но ты сама решаешь.

— Сама, — повторила Нина и неожиданно погладила Катю по руке. — А ты, Катюш, тоже смотри. Чтобы у тебя хоть что-то было своё. Не только эти ваши отчёты.

По дороге домой Катя в метро открыла телефон, чтобы проверить почту. Пальцы привычно нашли иконку, но она вдруг остановилась. Вместо этого она открыла заметки и написала: «Вечером не брать ноутбук в кровать. Один вечер в неделю — без работы». Сначала показалось смешным и наивным. Потом — немного страшным.

Она вспомнила бабушку, её спокойный голос, руку на кружке. И поняла, что, может быть, её собственный секрет счастья тоже начнётся с крошечного выбора. Например, не отвечать на письма после десяти вечера.

Вторая история. Очередь в поликлинике

Серёжа сидел на жёстком пластиковом стуле и листал ленту новостей. На экране мелькали заголовки про кредиты, новые смартфоны, чьи-то громкие разводы. В коридоре поликлиники пахло хлоркой и лекарствами. Люди вокруг сидели с карточками, кто-то в маске, кто-то без.

Рядом с ним устроилась пожилая женщина в бежевом пальто и вязаной шапке. Она тяжело опустилась, опёрлась на трость и перевела дух.

— Номерок какой у вас? — спросила она, наклоняясь к Серёже.

— Двадцать третий.

— А у меня двадцать второй. Значит, я перед вами. Хорошо.

Она улыбнулась так, будто между ними установилась важная связь. Серёжа кивнул и вернулся к телефону.

— Вы к терапевту? — не унималась она.

— Да.

— Молодой ещё, а уже к терапевту. Это правильно. Мужчины у нас как? Пока не свалятся — не пойдут.

Серёжа вздохнул. У него болела спина, и он наконец-то решился дойти до врача. На работе крутили пальцем у виска: мол, разболелась спина в тридцать два, что дальше. Но сидеть за компьютером по двенадцать часов без последствий не получалось.

— А вы к кому? — спросил он из вежливости.

— К кардиологу, — ответила женщина. — Я, можно сказать, его постоянный клиент.

Она тихо засмеялась.

— Я — Тамара Петровна.

— Серёжа.

— Очень приятно, Серёжа. А вы чем занимаетесь?

— В офисе работаю. Аналитика, цифры.

— Ох, цифры, — вздохнула она. — Мой покойный муж тоже с цифрами был. Бухгалтер. Всё считал, считал. И деньги, и калории, и шаги.

Она замолчала на секунду, будто прислушиваясь к себе.

— А счастье, знаете, не считал.

Серёжа поднял взгляд от телефона. В её словах было что-то, что задело.

— Как это — счастье считать? — спросил он.

— Да вот так. Он всё откладывал. «Вот выйду на пенсию — тогда заживём. Вот выплатим кредит — тогда поедем на море». Всё потом, потом. А потом — бац, инфаркт.

Она сказала это просто, без трагического нажима, будто рассказывала про чужого.

— Извините, — тихо сказал Серёжа.

— Да что извинять. Жизнь. Я тогда много думала. Сидела дома, смотрела на его тетрадки. Там всё записано. До копейки. А рядом на полке стояла маленькая эмалированная кастрюля. В ней он любил варить себе кашу. Говорил, что это его личная кастрюля.

Она улыбнулась, вспоминая.

— И я поняла, что всё его счастье было в этих мелочах. В своей каше, в том, что он по утрам включал радио и пил чай из гранёного стакана. А он всё ждал чего-то большого.

В коридоре скрипнула дверь кабинета, вышла медсестра, назвала следующую фамилию. Очередь шевельнулась.

— Вы сейчас тоже чего-то ждёте? — неожиданно спросила Тамара Петровна.

Серёжа пожал плечами.

— Ну… жду, когда повысят. Когда ипотеку закрою. Когда будет побольше свободного времени.

— А сейчас у вас его совсем нет?

— Практически.

Она покачала головой.

— А я вот решила, что больше ничего не откладываю. У меня пенсия небольшая, но я каждую субботу хожу в парк. Покупаю себе пирожок с капустой и сижу на лавочке. Это мой праздник. Все смеются: ну что за радость — пирожок. А я сижу и думаю: вот оно, моё сегодня.

Серёжа представил себе эту картину: женщина в пальто, лавочка, пирожок. В его мире радость измерялась другими вещами: отпуском за границей, новой машиной, премией. Но до всего этого надо было ещё дожить.

— А вы не боитесь, что… ну, что денег не хватит? — спросил он.

— Боюсь, конечно, — честно ответила она. — Но я ещё больше боюсь, что жизнь пройдёт, а я так и не позволю себе маленьких радостей. Я не говорю про глупости, кредиты на ерунду. Я говорю про то, чтобы сегодня купить себе пирожок, а не ждать, когда у меня будет «достаточно».

Она выделила это слово интонацией.

— У нас с мужем всегда было мало. Мы всё экономили. И что? Он ушёл, а я сижу одна с его тетрадками. Там всё аккуратно, строчка к строчке. Только радости там нет.

Серёжа почувствовал, как в груди что-то сжалось. Он вспомнил, как неделю назад отказал себе в походе в кино с друзьями, потому что «надо поработать». Вспомнил, как уже третий год подряд откладывает поездку к морю, хотя деньги вроде бы есть, но всегда находились более разумные траты.

— А если потом пожалеете? — спросил он.

— Пожалею, что пирожок съела? — засмеялась она. — Ну, тогда буду жалеть сытая. А если серьёзно… Я жалею только о том, чего не сделала. О том, что не сказала мужу вовремя: «Хватит считать, пошли гулять». Вот об этом жалею.

Она замолчала, глядя куда-то в сторону.

— Поэтому я сейчас всем говорю, — продолжила она. — Не ждите, когда будете жить. Живите по пути. По чуть-чуть.

— Кардиолог, — крикнула медсестра из двери. — Двадцать второй номер.

— Это я, — поднялась Тамара Петровна, опираясь на трость. — Ну, пойду узнаю, сколько мне ещё пирожков положено.

Она подмигнула Серёже и пошла к кабинету.

Серёжа остался сидеть. Телефон лежал на коленях, экран погас. Он вдруг вспомнил, что сегодня пятница, а в кино как раз вышел фильм, который он давно хотел посмотреть. В голове автоматически всплыло: «Лучше поработать, закончить отчёт». Но рядом ещё звучал голос Тамары Петровны про пирожок и лавочку.

Он открыл приложение с покупкой билетов и выбрал сеанс на вечер. Потом набрал друга.

— Слушай, пойдём сегодня в кино? — сказал он. — Да, сегодня. Да, отчёт подождёт до завтра.

Он сам удивился своим словам. Но внутри стало как-то легче, будто он сделал маленький шаг в сторону от бесконечного «потом».

Третья история. Деревенское лето

Аня стояла у плиты в бабушкином доме и помешивала варенье. В деревне было жарко, мухи лениво жужжали у окна. На подоконнике лежали огурцы, только что сорванные с грядки. В комнате за стеной тикали часы.

— Не пригорит? — спросила баба Галя из-за стола, где чистила картошку.

— Нет, я слежу, — ответила Аня.

Она приехала к бабушке на неделю — отдохнуть от города и от своего недавнего развода. Мама сказала, что смена обстановки пойдёт на пользу. Аня сначала сопротивлялась, потом махнула рукой.

— Ты всё помешивай, не отвлекайся, — напомнила бабушка. — Жизнь как варенье. Перестанешь смотреть — убежит.

Аня фыркнула.

— У меня уже всё убежало, — пробормотала она.

— Это как понимать? — прищурилась бабушка.

— Да так. Развелись мы с Ильёй.

Бабушка на секунду перестала чистить картошку.

— Развелись? Совсем?

— Совсем.

— А чего ж ты молчала?

— А что говорить? — Аня пожала плечами. — Не сложилось.

Баба Галя покачала головой.

— Сейчас у вас всё не складывается. Раньше люди жили, терпели.

Аня напряглась. Она ждала именно этого: лекций про то, что надо было держаться за мужа, терпеть, думать о детях, которых у них, кстати, не было.

— Терпели, потому что выбора не было, — тихо сказала она. — А сейчас есть.

Бабушка помолчала, потом вздохнула.

— Знаешь, — сказала она. — Я тоже один раз ушла.

Аня удивлённо посмотрела на неё.

— Куда ушла?

— От деда твоего. На неделю.

— Серьёзно?

— А что, я не человек? Он тогда пить начал сильно. Приходил злой, орал. Один раз стукнул по столу — тарелки разлетелись. Я молча собрала вещи, взяла твою маму за руку и ушла к своей тётке в соседнюю деревню.

Аня смотрела на бабушку как на новую.

— А мама мне не рассказывала.

— А что там рассказывать. Неделя и неделя. Дед пришёл потом, стоял под окном, кричал: «Галя, вернись». Я вышла и говорю: «Я вернусь, если ты пить бросишь». Он посмеялся. А я не вернулась. Неделю.

Она отложила нож, вытерла руки о фартук.

— А потом что?

— А потом пришёл трезвый. Сел на лавочку и говорит: «Я не знаю, смогу ли совсем бросить. Но я попробую. Только ты мне помоги. Не ругай, а помоги». И я вернулась.

— И он бросил?

— До конца не бросил, — честно ответила бабушка. — Но стал пить меньше. И когда видел, что его заносит, сам уходил во двор, пока не остынет. Мы с ним прожили сорок лет. И я ни о чём не жалею.

Она замолчала, глядя в окно, где виднелся огород.

— К чему ты это рассказываешь? — спросила Аня.

— К тому, что счастье в семье — это не про то, терпеть всё подряд. И не про то, убегать при первой трудности. Это про то, чтобы знать, где твоя граница. Что ты готова принимать, а что — нет.

Она снова взяла нож и продолжила чистить картошку.

— Ты почему ушла? — спросила она.

— Мы… — Аня сглотнула. — Мы всё время ругались. Он хотел детей, а я не была уверена. Я боялась. Работы много, денег мало. А он говорил, что всё как-нибудь устроится. Я не верила. В итоге мы стали чужими.

— Ты его любила?

Аня задумалась. Любила ли? Когда-то точно. Потом любовь превратилась в бесконечные споры.

— Не знаю, — честно сказала она. — Наверное, уже нет.

— Вот видишь, — кивнула бабушка. — Я от твоего деда уходила, когда ещё любила. И вернулась, потому что он тоже любил и был готов меняться. А если любви нет, то что там держать?

Аня почувствовала, как в горле встаёт ком.

— Все говорят, что я поспешила, — выдохнула она. — Что надо было ещё попытаться.

— А ты не пыталась?

— Пыталась. Мы ходили к психологу. Разговаривали. Я честно старалась. Но каждый разговор заканчивался тем, что он обижался, а я чувствовала себя виноватой.

Баба Галя кивнула.

— Тогда знаешь что? — сказала она. — Не слушай всех. Они тебе потом жизни не проживут. Мой секрет простой. Счастье — это когда ты можешь вечером на своей кухне налить себе суп в тарелку и не бояться, что сейчас кто-то придёт и начнёт на тебя кричать. Всё остальное — приложится.

Аня невольно улыбнулась.

— Это очень приземлённо, баб.

— А как ты хотела? — усмехнулась та. — Чтобы я тебе про высокую любовь рассказала? Высокая любовь тоже хорошо. Но жить ты будешь с человеком, а не с картинкой из кино.

Варенье на плите слегка закипело, Аня поспешно убавила огонь.

— Видишь, — сказала бабушка. — Чуть отвернулась — и уже через край. А если всё время стоять и смотреть, тоже жить нельзя. Надо уметь вовремя подойти и убавить. И к варенью, и к отношениям.

Она сказала это буднично, но Аня вдруг почувствовала, как внутри становится немного спокойнее. Бабушка не осуждала, не говорила, что надо было терпеть. Она просто признала её право уйти.

После обеда они пошли в огород. Бабушка показывала, какие грядки надо полить, где растут помидоры, где укроп. Аня слушала и думала, что, возможно, её жизнь тоже можно выращивать, как эти растения: что-то посеять, что-то выполоть, что-то оставить в покое.

Вечером, лёжа на старом диване, она достала телефон и открыла переписку с бывшим мужем. Там висело его последнее сообщение: «Если передумаешь, напиши». Она долго смотрела на экран, потом аккуратно заблокировала чат.

Не потому, что ненавидела его. А потому что вдруг ясно почувствовала: её граница пройдена, и возвращаться туда не нужно.

С улицы донёсся голос бабушки:

— Ань, чай остывает!

— Иду! — ответила она и, вставая, неожиданно почувствовала лёгкость. Не радость, не эйфорию — просто тихое ощущение, что она сделала что-то правильно для себя.

Четвёртая история. День рождения без торта

Павел стоял у окна и смотрел на двор. Во дворе дети гоняли мяч, кто-то выгуливал собаку. На кухне за его спиной хлопнула дверца шкафа.

— Я всё равно не понимаю, зачем это отмечать, — сказал он, не оборачиваясь.

— Потому что тебе семьдесят, Паша, — ответила бабушка Зоя, его соседка по лестничной площадке. — Это круглая дата.

— И что? — буркнул он. — Круглая, квадратная… Какая разница.

Он только что вышел на пенсию и чувствовал себя выброшенным из жизни. На работе ему устроили прощальный чай, подарили набор посуды и пожелали «наслаждаться заслуженным отдыхом». Ему хотелось кричать, что он не собирается наслаждаться, он хочет работать.

Зоя Петровна жила одна в квартире напротив. Ей было восемьдесят два, но она ходила бодро, всегда с аккуратно уложенными седыми волосами. Сегодня утром она постучала к нему и сказала, что вечером придёт пить чай «по случаю».

— Я торт купила, — сообщила она сейчас. — И свечки. Правда, семьдесят штук не нашла, но мы и без этого обойдёмся.

— Не надо было, — Павел наконец повернулся. — Я не люблю всё это.

— Ты не любишь, потому что не умеешь принимать, — спокойно ответила она. — Всю жизнь раздавал. На работе, дома. А теперь тебе кажется, что если кто-то для тебя что-то делает, то ты ему должен. А ты уже никому ничего не должен.

Павел усмехнулся.

— Прямо никому?

— Ну, кроме государства, — махнула рукой Зоя Петровна. — Там свои счёты. Но это уже другая история.

Она поставила на стол чайник, достала из пакета торт.

— У меня нет настроения, — честно сказал Павел. — Чувствую себя… лишним.

— Это потому, что ты думаешь, что твоя ценность была только в работе, — ответила она, разрезая упаковку. — А теперь работы нет, и ты как будто исчез.

Он вздрогнул. Слова попали прямо в точку.

— А разве не так? — спросил он. — Я сорок лет там проработал. Теперь всё. Кто я без этого?

Зоя Петровна задумчиво посмотрела на него.

— Я вот кто была, знаешь? — спросила она. — Жена полковника. Все так и говорили: «Жена полковника Зои Петровны». Потом он умер. И я осталась просто Зоей Петровной. И долго не понимала, кто это.

Она аккуратно переложила торт на блюдо.

— Первое время я ходила по квартире и разговаривала с его фотографией. Спрашивала: «Ну и что мне теперь делать?» А потом как-то утром проснулась, пошла на кухню, поставила на плиту маленькую кастрюлю, сварила себе кашу и подумала: «Вот, я умею варить себе кашу. Уже неплохо».

Она улыбнулась.

— Потом я пошла в магазин, купила себе красивый шарф. Без повода. Раньше я всё думала: «Куда я его надену, что люди скажут?» А тут решила, что мне нравится, и этого достаточно.

Павел сел за стол.

— И что, от этого стало легче? — скептически спросил он.

— Не сразу. Но я поняла, что моё счастье теперь — в маленьких делах, которые я делаю для себя. Не для мужа, не для детей, а для себя. Я не обязана быть только чьей-то женой, матерью, бабушкой. Я могу быть просто собой.

Она поставила перед ним тарелку с куском торта.

— Ты думаешь, ты теперь никому не нужен, — продолжила она. — А ты спроси себя, нужен ли ты себе. Не как работник, не как начальник. А как человек, который может утром сварить себе кофе, включить музыку, прочитать книгу.

Павел посмотрел на торт. Крем был немного смазанный, но пахло ванилью и шоколадом.

— Я никогда не любил праздновать дни рождения, — сказал он. — Всегда казалось, что это лишний повод подводить итоги. Считать, чего добился, чего нет.

— А ты попробуй не считать, — предложила Зоя Петровна. — Просто съешь кусок торта. Без отчёта.

Он взял вилку, отломил маленький кусочек. Сладкий вкус показался неожиданно ярким.

— И ещё, — добавила она. — Счастье на пенсии — это когда ты перестаёшь доказывать всем, что ты ещё «ого-го». Ты можешь быть не «ого-го», а просто живой. И это уже много.

Павел усмехнулся.

— Легко сказать.

— Тяжело сделать, — согласилась она. — Но с чего-то надо начинать. Вот ты, например, всё ходишь мимо доски объявлений в подъезде и ругаешься, что там одна ерунда висит. А там уже месяц висит объявление, что в библиотеке через дорогу собираются любители кино. Почему ты туда не сходишь?

— Я? В кружок по интересам? — фыркнул он.

— А что такого? Ты же фильмы любишь. Всё мне про них рассказываешь в лифте.

Он замолчал. Действительно, он часто пересказывал ей сюжеты, обсуждал актёров. Ему это нравилось.

— Я буду там самый старый, — пробормотал он.

— А ты посмотри, может, и нет, — пожала плечами она. — А даже если да, то что? Ты же не на свидание идёшь, а кино обсуждать.

Они пили чай и говорили о пустяках: про соседа с пятого этажа, который всё время забывает закрыть дверь в подъезд, про новый магазин, который открылся за углом. Павел постепенно расслабился.

Когда Зоя Петровна собралась уходить, она остановилась в дверях.

— Мой секрет, Паша, такой, — сказала она. — Не ждать, что кто-то придёт и вернёт тебе смысл. Его надо самому искать. В мелочах. В том, что тебе самому интересно. А чужие звания и должности пусть висят на стенке.

Она кивнула на стену, где у Павла по привычке висела грамота «За многолетний труд».

— Подумай об этом, ладно?

Когда дверь за ней закрылась, в квартире стало тихо. Павел подошёл к стене, посмотрел на грамоту. Потом снял её и поставил в шкаф, за стопку книг.

Он вышел на лестничную площадку, спустился вниз и остановился у доски объявлений. Листок про киноклуб действительно висел: «Обсуждаем фильмы, делимся впечатлениями. Вход свободный».

Павел переписал адрес и время в блокнот. Внутри шевельнулся лёгкий страх, перемешанный с любопытством.

Вернувшись домой, он поставил чайник, достал из шкафа свою любимую кружку и вдруг поймал себя на мысли, что ему интересно, как пройдёт следующая среда.

Не потому, что там будет отчёт или планёрка, а потому что он сам выбрал, куда пойти.

Он налил себе чай, отрезал ещё кусочек торта и сел за стол. За окном темнело, во дворе зажглись фонари. Павел посмотрел на них и почувствовал тихое, скромное, но настоящее ощущение: жизнь продолжается, и в ней ещё можно что-то выбирать.

---

Ваше участие помогает выходить новым текстам

Если вам близка эта история, поставьте лайк и напишите, что задело вас больше всего — живые отклики очень нас поддерживают. Расскажите о рассказе тем, кому он может понравиться. А ещё при желании можно помочь авторам через кнопку «Поддержать». Огромное спасибо каждому, кто уже помогает нашему проекту. Поддержать ❤️.