За окном ещё только ставили ёлочные базары, а у Нины Петровны уже чесались руки потянуть со шкафа старую тетрадь в зелёном переплёте. В этой тетради жили все её Новые годы за последние тридцать лет: меню, количество гостей, пометки «понравилось» или «съели так себе». Она в очередной раз потянулась к дверце, но рука остановилась в воздухе.
Плечо ныло после вчерашних пакетов из магазина. Она всего-то принесла картошку, лук и масло по скидке, а будто мешки с цементом тащила. Села на табурет, подложила под спину сложенное полотенце и прислушалась к себе. В груди было знакомое предновогоднее волнение, но вперемешку с тяжёлым ощущением: опять всё на ней.
Каждый год одно и то же. Сначала звонки: «Мам, ну ты как всегда? Мы к тебе, да?», «Бабуль, я могу только после обеда, у нас смена». Она говорила: «Конечно, приезжайте, всё будет». Потом списки продуктов, толкотня в супермаркете, очереди в мясном, потом сутками на ногах на кухне. К полуночи спина горит, ноги гудят, а все хвалят салатики и шутят: «Ну, без бабушкиного оливье Новый год не Новый год». И никто как будто не замечает, что это не само собой нарезалось.
В прошлом году она, помнится, даже не досидела до курантов. Села на диван на минутку, включила телевизор — и очнулась уже под утро, в платье, с не снятыми очками. На столе пустые тарелки, в раковине гора посуды. Дети ушли, поцеловав её в щёку: «Мам, мы помыли кое-что, остальное ты уж как-нибудь». Как-нибудь. Она тогда молча закатала рукава и мыла до рассвета.
Сейчас воспоминание кольнуло. Она встала, всё-таки достала зелёную тетрадь, открыла на странице с прошлогодним меню. Оливье, селёдка под шубой, заливное, холодец, два вида мяса, картошка, закуски. На полях её аккуратным почерком: «Много. Устала сильно».
«Ну и дура», — подумала она про себя, но без злости, а как про кого-то, кого жалко. Села обратно, тетрадь оставила раскрытой на столе. На кухне пахло вчерашним супом и свежевыстиранными полотенцами, батарея шипела. Из комнаты доносился голос диктора: шли новости, кто-то где-то открывал ледовые городки, кто-то спорил о пенсиях.
Нина Петровна сняла очки, протёрла платком. Семьдесят два. В поликлинике врач говорил: «Берегите себя, не таскайте тяжёлое». А Новый год у них будто без тяжёлого и не получался.
Телефон зазвонил в комнате. Она неторопливо пошла, чувствуя, как тянет поясницу. На экране высветилось: «Света».
— Алло, доченька.
— Мам, привет. Ну что, как ты? Готовишься? — в голосе у Светы звучало привычное предвкушение. У той в офисе уже, наверняка, мандарины на каждом столе.
— Да пока нет, — ответила Нина Петровна и сама удивилась твёрдости в своём голосе.
— Как это нет? Мам, у нас же как всегда? Мы с Серёжей и с ребятами. Костя обещал фейерверк привезти, а Лизка уже платье выбрала. Ты только скажи, что купить, я заеду.
Вот он, момент, подумала Нина Петровна. Сейчас она скажет «как всегда» или…
— Свет, — перебила она. — В этом году будет не как всегда.
На том конце повисла короткая пауза.
— В смысле? Ты куда-то собралась? — насторожилась дочь.
— Никуда я не собралась. Я просто… Я решила, что больше не буду одна всё тянуть. Я составлю список. Кто что готовит. Каждый своё. Я оливье сделаю и ещё пару вещей. Остальное — по очереди.
Она услышала, как Света выдохнула.
— Мам, ну ты чего… — голос стал мягче. — Да мы же тебе помогаем.
— Помогаете, — согласилась Нина Петровна. — Когда уже всё почти готово. А закупки? А ночь перед этим? Я в прошлом году еле живая была.
Света помолчала.
— Ладно, давай так, — сказала она. — Ты напиши, что надо. Я распределю между всеми.
— Нет, — Нина Петровна удивилась собственной упрямости. — Я сама распределю. И каждому лично скажу.
Света хмыкнула.
— Прям революция у нас. Ну хорошо. Только не перегни палку, а то папа обидится, что без его фирменного холодца.
При упоминании бывшего мужа Нина Петровна машинально взглянула на угол комнаты, где стоял старый торшер. Папа, то есть Виктор Павлович, уже десять лет как жил отдельно, но на Новый год приходил всегда. Со своим холодцом, бутылкой коньяка и неизменным: «Ну что, Ниночка, опять ты одна тут пашешь».
— Папа пусть свой холодец и делает, — сказала она. — И принесёт готовый.
— Ты ему сама скажешь? — уточнила Света.
— Сама.
— Ну, смотри. Я тогда жду список, ладно? Мне на почту или в мессенджер?
— На бумаге, — неожиданно для себя сказала Нина Петровна. — Приезжай в воскресенье, я тебе дам. И остальным тоже.
Повесив трубку, она ещё немного постояла с телефоном в руке. В животе неприятно сжалось: а вдруг действительно подумают, что она капризничает? Что стареет и вредничает? Но другая мысль, тихая, упрямая, шептала: «А ты имеешь право».
Вечером она достала чистый блокнот и села за кухонный стол. Тетрадь с прошлогодним меню лежала рядом, как подсказка. Она аккуратно написала наверху: «Новый год. Распределение блюд».
Сначала привычно вывела: «Оливье — Нина Петровна». Потом остановилась и перечеркнула. Написала рядом: «Оливье — Света». Сама себе оставила селёдку под шубой и запечённую курицу. Холодец — «Виктор Павлович». Салат с креветками, который обожала внучка Лиза, — «Костя». Закуски, нарезка — «Серёжа». Десерт — «Лиза, по желанию».
Она долго сидела над этим списком, как генерал над картой. Вставала, ходила по кухне, возвращалась и снова переписывала. В конце концов получилось нечто, что её более-менее устраивало. Главное правило было одно: у каждого взрослого — своя ответственность.
В воскресенье Света пришла с пакетом мандаринов и сыром.
— Я только на час, мам, — с порога сказала она, снимая сапоги. — У нас у Лизки репетиция.
— Садись, — Нина Петровна пододвинула к ней стул и положила перед ней листок. — Вот.
Света наклонилась, прочитала. Брови поползли вверх.
— Ого. Прям план операции.
— Не операции, а праздника, — поправила её Нина Петровна. — Чтобы без истерик и без ночёвок на кухне.
Света пробежалась глазами по строкам.
— Оливье — я? — переспросила она. — Мам, но его же всегда ты…
— Вот именно, что всегда я, — спокойно ответила Нина Петровна. — Ты же умеешь. Картошку сварить, яйца почистить. Ничего сложного.
— Я умею, просто… — Света почесала нос. — Просто у меня же работа до тридцатого. Я буду как выжатая.
— А я нет? — тихо спросила Нина Петровна.
Света вздохнула и откинулась на спинку стула.
— Ладно, — сказала она. — Сделаю. Только ты мне свой рецепт продиктуешь, хорошо?
— Продиктую, — кивнула Нина Петровна. — И запишешь себе. А то ты всё: «Мам, как там?»
— А Костя? — Света ткнула пальцем в строчку. — Салат с креветками. Он же вообще не готовит.
— Научится, — отрезала Нина Петровна. — Ему двадцать два, не маленький. Пусть хоть раз не только ест.
Света усмехнулась.
— Ты прям решила нас воспитывать под старость лет.
— Не вас, а себя, — вырвалось у Нины Петровны. Она сама удивилась этим словам, но назад брать не стала.
Света посмотрела на неё внимательнее.
— Мам, ты не обижайся, если кто-то забудет, ладно? — мягко сказала она. — Мы же не со зла. Мы привыкли, что ты всё можешь.
— А я не могу всё, — тихо ответила Нина Петровна.
Они ещё немного поговорили о подарках, о том, что Лиза выросла из прошлогоднего платья, и Света убежала, сунув листок в сумку.
Через день позвонил Виктор Павлович.
— Ниночка, дочь мне твой указ зачитала, — в трубке поскрипывал его смешок. — Холодец, значит, мой. Ну, это я умею.
— Только готовый приноси, — предупредила она. — Не так, что приедешь и будешь у меня тут на кухне колдовать.
— Да-да, я всё понял. Ты чего, устала? — голос его стал чуть серьёзнее.
— Устала, — честно сказала она.
Он помолчал.
— Ну, правильно, — наконец сказал он. — Ты и так всю жизнь на плите. Ладно, я сделаю, чтоб все ахнули.
Сын Серёжа отреагировал коротко в семейном чате: «Принято. Нарезка, сыр, колбаса, овощи — беру на себя». Костя ответил смайликом и написал: «А что туда, в этот салат, вообще кладут?» Лиза прислала картинку торта и подписала: «Я попробую испечь вот это, бабуль, только ты меня не ругай, если криво выйдет».
Чем ближе был праздник, тем сильнее Нина Петровна лавировала между облегчением и тревогой. Она ловила себя на том, что мысленно всё равно пересчитывает: хватит ли мяса, не забудут ли хлеб, не купят ли вместо хорошей колбасы какую-нибудь резиновую. Руки сами тянулись написать «запасной список» и тихонько всё докупить.
Но каждый раз она останавливалась. Подходила к окну, смотрела на двор, где уже горели гирлянды на ёлке у подъезда, и говорила себе: «Ты же сама решила. Доведи до конца».
За три дня до Нового года она всё-таки пошла в магазин. Купила то, что значилось за ней: свёклу, морковь, селёдку, курицу, немного мандаринов «для себя». Пакеты были лёгкие, но всё равно к подъезду она подошла с остановками. На лестничной площадке соседка с пятого этажа, Валентина, курила, приоткрыв окно.
— О, Нина, опять готовишься? — кивнула она на пакеты.
— В этот раз поменьше, — ответила Нина Петровна. — Дети сами будут.
— Дожила, — усмехнулась Валентина. — Я вот своей сказала: не хотите салата — заказывайте пиццу. Я в этом году отдыхаю.
Нина Петровна улыбнулась. «Не хочу пиццу, — подумала она. — Хочу, чтобы мой салат был, но не ценой собственного позвоночника».
Тридцать первого числа она проснулась рано, как всегда. Тело по привычке готовилось к забегу, но в этот раз на кухне её ждали только кастрюля с уже сваренной свёклой и миска с маринованной селёдкой. Она поставила чайник, сделала себе бутерброд с сыром и села за стол. Тишина была непривычная.
Она нарезала овощи, укладывала слоями шубу, аккуратно промазывая каждый слой майонезом. Руки двигались уверенно, без спешки. Часы на стене показывали девять утра, а она уже почти закончила оба своих блюда. В духовке тихо шипела курица.
В какой-то момент она поймала себя на том, что напевает. Какую-то старую песню, которую слушали когда-то с Виктором Павловичем на магнитофоне. Она остановилась, прислушалась к себе. Легче. Правда легче.
К полудню кухня была в относительном порядке, на столе — покрытая плёнкой селёдка под шубой, остывающая курица, в холодильнике — аккуратно разложенные по контейнерам нарезанные овощи для салата, которые Света просила подготовить «если тебе не сложно». Нина Петровна всё-таки не выдержала и почистила картошку и яйца. Но смешивать, резать, заправлять — это уже не её.
К двум часам дня позвонила Света.
— Мам, я выезжаю. Я всё купила, но оливье буду у тебя резать, ладно? Я не успеваю дома.
— Ладно, — вздохнула Нина Петровна. — Только ты приедешь и сразу за него.
— Обещаю.
Первыми приехали Серёжа с женой и маленьким сыном. Принесли огромный пакет с колбасой, сыром, овощами и хлебом.
— Мам, я всё сам нарежу, ты не лезь, — сказал Серёжа, целуя её в щёку. — Где у тебя доски?
— Там, в ящике. И ножи там же, — ответила она, чувствуя странную гордость: сын, который всегда отмахивался от кухни, сейчас уверенно раскладывает продукты.
Вскоре подтянулся Виктор Павлович с кастрюлёй, обмотанной полотенцем.
— Держи, — важно сказал он, ставя её на стол. — Это произведение искусства. Чеснок, лаврушка, всё как ты любишь.
— Спасибо, — кивнула она. — Поставь в холод, только не на нижнюю полку, там курица.
Он привычно двинулся к холодильнику, потом остановился и повернулся к ней.
— Слушай, а где тазик с оливье? — спросил он. — Я что-то не вижу.
— Его ещё нет, — ответила она. — Света привезёт и сделает.
— А, — протянул он, явно удивлённый. — Ну, прогресс.
Света с Костей и Лизой ввалились ближе к четырём, запыхавшиеся, с пакетами.
— Мам, прости, пробки, — сразу начала оправдываться Света. — Я всё купила, но нарезать не успела. Сейчас-сейчас.
Кухня быстро наполнилась людьми. Серёжа строгал колбасу, Света шуршала пакетами, вытаскивая картошку, яйца, горошек. Костя стоял у стола с телефоном в руках и читал рецепт салата с креветками.
— Тут написано, надо обдать их кипятком, — бормотал он. — А у нас они уже варёные или нет?
— Дай сюда, — Нина Петровна взяла у него пакет, посмотрела. — Варёно-мороженые. Разморозь и обсуши. И не пересоли.
— А как не пересолить? — искренне спросил он.
— Пробовать надо, — вмешалась Лиза, которая уже разложила на подоконнике коробку с ингредиентами для торта. — Ты же не робот.
Нина Петровна усмехнулась. Её кухня, которая раньше была её личным полем боя, превратилась в шумную мастерскую. Она то и дело ловила себя на том, что хочет всех построить, отобрать ножи и показать, как «правильно». Но каждый раз останавливалась.
В какой-то момент Света, нарезая огурцы, бросила через плечо:
— Мам, а где у тебя большая миска для салата?
— Там же, где и всегда, — автоматически ответила Нина Петровна.
— Я не вижу.
Она вздохнула, встала и пошла показывать. В шкафу действительно было трудно что-то найти: за год там накопились банки, крышки, какие-то коробки.
— Надо будет потом разобрать, — пробормотала она, протискиваясь между Серёжей и Костей.
— Вместе разберём, — неожиданно сказал Серёжа. — После праздников.
Она на секунду застыла, потом кивнула.
К шести часам кухня напоминала поле после сражения. На столе — обрезки овощей, капли майонеза, пустые банки, ножи. Зато в холодильнике выстраивались в ряд миски и тарелки с готовыми блюдами. Оливье, правда, всё ещё не было.
— Свет, ты скоро? — не выдержала Нина Петровна.
— Да я уже почти, — ответила та, торопливо досыпая горошек. — Только майонез добавить.
— Ты его посоли, попробуй, — напомнила Нина.
— Мам, я не маленькая, — огрызнулась Света, но тут же смягчилась: — Прости, я просто устала.
Нина Петровна промолчала. Внутри поднималась знакомая тревога: времени до боя курантов оставалось не так много, а ещё надо было накрыть на стол, нарядиться, привести в порядок комнату. Раньше в это время она уже бегала между кухней и гостиной, поправляя скатерть и проверяя, не забыл ли кто-то салфетки. Сейчас же она стояла у раковины и мыла пару тарелок, глядя, как дети суетятся вокруг.
В гостиной внучка Лиза устанавливала на журнальном столике свой торт. Крем лёг неровно, один край чуть осел.
— Бабуль, он какой-то кривой, — расстроенно сказала она.
— Зато свой, — ответила Нина Петровна. — И вкусный будет. Не магазинный.
Лиза улыбнулась.
К восьми вечера все наконец-то расселись за столом. Сквозь шторы пробивался свет фонарей, на подоконнике стояла маленькая искусственная ёлка, украшенная старыми игрушками. На столе теснились тарелки: холодец Виктора Павловича, селёдка под шубой, курица, нарезка, салат с креветками, который Костя всё-таки осилил, и, конечно, оливье, которое Света доделала в последний момент.
— Ну что, — поднял бокал Виктор Павлович. — За нашу Нину. Без неё никакой Новый год не Новый год.
Нина Петровна уже приготовилась к обычной волне благодарностей за её труд, но в этот раз он продолжил:
— И за то, что она наконец-то нас всех построила. Правильно сделала.
За столом раздался смех, кто-то чокнулся, кто-то кивнул. Нина Петровна почувствовала, как к горлу подступает ком.
— Мам, правда, — сказала Света, наклоняясь к ней. — Ты молодец. Я пока этот тазик резала, поняла, что ты у нас герой.
— Герой — это Костя, — вставил Серёжа. — Он креветки не сжёг.
— Это потому что бабушка следила, — не согласился Костя.
— Я только подсказала, — возразила Нина Петровна.
Все говорили, смеялись, чокались. Лиза рассказывала про свою школьную ёлку, Серёжа спорил с Виктором Павловичем о футболе, Света жаловалась на начальника. Нина Петровна ловила отдельные фразы, смех, стук вилок. Она чувствовала усталость, но не ту, вязкую, когда ноги не держат, а обычную, вечернюю. И ещё — странное облегчение. Она не бежала каждые пять минут на кухню, не проверяла духовку, не подогревала бесконечные порции.
Ближе к одиннадцати Серёжа поднялся из-за стола.
— Я сейчас посуду чуть разгружу, — сказал он и утащил в кухню несколько тарелок.
— Да оставь, потом, — по привычке сказала Нина Петровна.
— Мам, сиди, — отрезал он. — У тебя сегодня выходной.
Слово «выходной» коснулось её почти физически. Она хотела возразить, но остановилась. Посидела, прислушалась к себе. Непривычно, но приятно.
За пять минут до полуночи все собрались у телевизора. Лиза встала рядом с бабушкой, взяла её за руку.
— Ты не уснёшь? — шепнула она.
— В этот раз точно нет, — улыбнулась Нина Петровна.
Когда куранты пробили двенадцать, все чокнулись бокалами. Кто-то загадывал желания, кто-то кричал «ура». Нина Петровна просто стояла и смотрела, как в окне вспыхивают фейерверки. В голове не было ни списков, ни рецептов. Только одна тихая мысль: «Я тоже человек. И меня видно».
После полуночи кто-то вышел во двор запускать салют, кто-то остался пить чай. В кухне снова образовалась гора посуды. Нина Петровна автоматически встала, чтобы её разобрать, но в этот момент Света перехватила её за локоть.
— Мам, сядь, — сказала она. — Мы сами. Правда.
— Да я только тарелки сполосну…
— Нет, — вмешался Серёжа. — Ты уже своё отмыла.
К ним присоединился Костя с закатанными рукавами.
— Я тоже, — сказал он. — Я вообще сегодня главный по креветкам и тарелкам.
— А я по торту, — добавила Лиза, унося в кухню пустую форму.
Нина Петровна постояла в дверях, наблюдая, как они возятся у раковины, как Света спорит с Серёжей, в какую сторону ставить сушилку, как Костя шутит, что посуда — это медитация. Она хотела вмешаться, подсказать, где удобнее, но вовремя прикусила язык. Повернулась и пошла в комнату.
Она села в своё кресло у окна, подоткнула под спину подушку. В комнате ещё пахло едой и мандариновой кожурой. На телевизоре шла концертная программа, но звук был почти не слышен из-за шума на кухне. Она слушала голоса своих детей и внуков, как далёкий, но родной гул.
Часам к двум ночи гости начали собираться. Лиза зевала, прижимая к себе пакет с кусочком своего торта.
— Бабуль, спасибо за праздник, — сказала она, обнимая Нину Петровну. — И за то, что ты мне дала испечь. Я в следующий раз сделаю ровнее.
— И так красиво, — ответила Нина. — Главное, что ты сама.
Света поцеловала её в щёку.
— Мам, правда, ты сегодня молодец. Я поняла, что мы тебя… ну… воспринимали как… — она запнулась, подбирая слово. — Как нечто само собой разумеющееся. Прости.
— Живи, — отмахнулась Нина Петровна, но внутри что-то мягко оттаяло.
Серёжа, надевая куртку, сказал:
— Мам, мы со Светой договорились. В следующем году давай у нас. У тебя отдых будет. А мы всё сами.
— Посмотрим, — ответила она. — Год длинный.
Виктор Павлович задержался на минуту дольше всех. Стоял в прихожей, натягивая шарф.
— Слушай, Нина, — сказал он, — ты правильно сделала. Я вот думал, что мы тебя впрямь загоняли. А ты молчала.
— А что говорить, — пожала она плечами. — Вы же не со зла.
— Не со зла, да, — согласился он. — Но всё равно. Если что, ты мне звони. Я хоть холодец привезу.
— Привозил уже, — усмехнулась она.
Когда за ними закрылась дверь, в квартире наступила тишина. В кухне на столе остались пара тарелок, пара бокалов, но горы посуды не было. Мусор вынесли, салаты убрали в холодильник. На столе в комнате сиротливо стояла тарелка с парой кусочков колбасы и огурцом.
Нина Петровна прошла по квартире, выключая лишний свет. На кухне остановилась, посмотрела на чистую раковину. Пару тарелок всё-таки сполоснула — по старой привычке не смогла оставить до утра. Но это заняло у неё пять минут, не больше.
Перед сном она заглянула в холодильник. На полках стояли аккуратные контейнеры с остатками салатов, завернутая в фольгу курица, кастрюля с холодцом. Она вдруг поняла, что не знает, как Света солила оливье, не пробовала его до конца. И это почему-то показалось ей важным: праздник прошёл и без её тотального контроля.
Утром первого января она проснулась не от боли в спине, а от света, пробивающегося через шторы. Часы показывали девять. Тишина. Никто не звонил, не спрашивал, где что лежит.
Она потянулась, прислушиваясь к телу. Ноги немного нили, но не ломило. Голова была ясной. Она встала, накинула халат и пошла на кухню. Поставила чайник, на автомате достала из холодильника контейнер с оливье. Положила себе в маленькую миску, села за стол.
Салат был чуть более солёный, чем она делала обычно, и моркови в нём было многовато. Но он был вкусный. Вкус Светиных рук, не её.
Она ела и думала о вчерашнем вечере. О том, как Серёжа мыл тарелки, как Костя возился с креветками, как Лиза гордилась своим тортом. О словах Светы: «Мы привыкли, что ты всё можешь». И о том, что теперь они, похоже, начинают привыкать к другому.
На подоконнике лежал её листок с распределением блюд. Кто-то из детей положил его туда вчера. Она взяла его, разгладила. На полях кто-то ручкой дописал: «Торт — Лиза». Она улыбнулась.
Листок уже не казался ей военным приказом. Скорее договором. Неполным, несовершенным, но настоящим.
Она сложила его вдвое и убрала в зелёную тетрадь, между страницами с прошлогодним меню. Пусть лежит там, как отметка: с этого года всё немного иначе.
На плите тихо зашипел чайник. Нина Петровна налила себе чай, добавила ломтик лимона. Села к окну, отодвинула штору. Во дворе дети лепили снеговика, кто-то выгуливал собаку, на ветках деревьев поблёскивал иней.
Она сделала глоток, почувствовала, как тепло разливается по груди. Впереди был новый год, полный своих забот, врачей, счетов, мелких радостей. Никто не обещал, что дальше будет легко. Но одно она знала точно: на следующий Новый год она снова достанет тетрадь. И снова напишет список.
Только теперь — не из чувства долга, а из уважения к себе.
Она откинулась на спинку стула, прислушалась к тишине квартиры и к далёкому детскому смеху из двора. И вдруг очень ясно почувствовала: её жизнь — это не только кухня. И это знание, тихое и упрямое, оказалось лучшим новогодним подарком, который она могла себе сделать.
Ваше участие помогает выходить новым текстам
Спасибо, что провели с нами это время. Поделитесь, пожалуйста, своим взглядом на историю в комментариях и, если не сложно, перешлите её тем, кому она может понравиться. Поддержать авторов можно через кнопку «Поддержать». Мы от всего сердца благодарим тех, кто уже помогает нашему каналу жить и развиваться. Поддержать ❤️.