Они подъехали к дому под вечер, когда небо уже начинало синеть, но ещё не темнело окончательно. Машина фыркнула, заглохла, и стало слишком тихо. Только ветер гонял по двору сухие листья и шуршал в высокой траве.

— Красота, — сказал Саша, вытаскивая из багажника рюкзак. — Прямо курорт для людей с крепкой психикой.

— Для людей за сорок, у которых нет денег на нормальную базу отдыха, — добавила Катя, щурясь на дом. — Ты только посмотри на это.

Дом казался перекошенным, хотя, если приглядеться, стены стояли ровно. Крыша местами поросла мхом, чердачное окошко было заколочено изнутри, в одном из окон первого этажа отсутствовало стекло, и его когда-то затянули полиэтиленом, который теперь потрескался и хлопал от ветра.

— Вот это ностальгия, — сказал Дима, хлопнув дверцей машины. — Помнишь, как в школе сюда бегали? Днём боялись подойти, а вечером вообще казалось, что тут кто-то стоит у окна.

— Это ты боялся, — отозвалась Лиза, поправляя шарф. — Я сюда не ходила. Меня тогда мама до темноты домой загоняла.

Саша усмехнулся. Ему было сорок два. Спина ныла от дороги, в висках глухо стучало, и он думал о том, что когда-то они могли идти сюда пешком с другого конца посёлка, смеяться, нести с собой семечки и дешёвую газировку, и никто не жаловался на поясницу.

— Ну что, — он хлопнул в ладони, — экскурсия по владениям. Кто у нас главный экстрасенс?

— Ты, — сказала Катя. — Ты же придумал сюда ехать.

Он действительно придумал. Когда в их общем чате всплыл разговор о том, что неплохо бы выбраться куда-нибудь на выходные, он в шутку скинул фотографию старого дома с подписью: «Поехали на привидений смотреть». Фотографию он нашёл в группе посёлка, где кто-то обсуждал, что дом стоит пустой уже много лет. Шутка всем понравилась, а потом неожиданно оказалась единственным реальным вариантом. Базы отдыха были дорогими, дачи — занятыми, а тут какой-то дальний родственник Димы через третьи руки сказал, что дом юридически ничей, заброшен, и никто не будет против, если они переночуют.

Они подошли ближе. От двери тянуло сыростью и старым деревом. Ключей не было, замок давно выломали. Саша толкнул дверь плечом, она нехотя поддалась, изнутри посыпалась труха.

— Господи, — тихо сказала Лиза. — Как будто в чужую жизнь лезем.

Внутри было прохладно и пахло затхлой древесиной, пылью, старой штукатуркой. Саша машинально вдохнул глубже, и в горле запершило. Половицы прогибались под ногами, но держали. В прихожей на гвозде висела поеденная молью куртка, под ней валялись ржавые ключи от чего-то, пара одиноких ботинок разного размера.

— Ну вот, — сказал Дима, — уже антураж.

Они прошли в большую комнату. Стены были облуплены, местами проступали старые цветастые обои. В углу стоял диван с продавленным матрасом, накрытый серым от пыли покрывалом. Рядом — стол, на котором лежали какие-то пожелтевшие, скрученные бумаги.

Катя подошла к окну, тронула раму. Дерево было шершавым, краска облупилась.

— Если мы тут все заболеем, я тебя убью, — сказала она Саше, но в голосе звучала привычная ирония.

— У меня есть аптечка, — ответил он. — И, между прочим, мы не в палатках.

Он старался говорить легко, но сам чувствовал, как дом давит. Вроде бы ничего особенного. Старый, заброшенный. Таких полно по всей стране. Но оттого, что он стоял на окраине их детства, всё казалось более личным.

Они устроились. Дима с Лизой принесли из машины спальники и надувные матрасы, Катя достала из пакета пластиковую посуду, термос с супом, бутерброды, сыр. Саша проверил, есть ли в доме розетки, и с облегчением обнаружил одну работающую. Он включил переноску, лампочка под потолком вспыхнула тусклым жёлтым светом.

— О, цивилизация, — сказала Лиза.

Они ели, сидя вокруг стола, и разговор постепенно перешёл на привычные темы: работа, дети, кредиты, новости. Смех звучал чуть громче, чем нужно, как будто они пытались перекричать дом.

— Слушайте, а кто тут жил-то? — спросила Катя, откусывая от бутерброда. — Я помню только, что нас пугали, что тут какой-то маньяк.

— Да не маньяк, — сказал Дима. — Какой-то мужик один жил. Жена умерла, сын куда-то пропал. И он тут потом один с ума сошёл.

— Ты сейчас сам придумал или это официальная версия? — спросил Саша.

— Мне отец рассказывал. Мол, не лезьте туда, хозяин злой, всех покусает. Потом вроде как его нашли… — Дима поморщился, вспоминая. — Или он сам… Короче, нехорошая история.

Лиза опустила глаза. Она всегда тяжело переносила разговоры о смерти. Саша знал, что у неё недавно умерла мать, и похороны были тяжёлыми. Они тогда переписывались в личке, и он чувствовал, как она цепляется за каждую мелочь, чтобы не развалиться.

— Ну всё, — сказал он, — предлагаю официально открыть наш фестиваль ужасов. После еды — экскурсия по дому. Найдём чердак, подвал, комнату с кровавыми надписями. Кто первый орёт, тот моет посуду.

Катя фыркнула.

— Конечно, придумал, как отмазаться.

Когда поели и немного согрелись, они взяли фонарики и пошли бродить по дому. Саша шёл первым. В коридоре было темнее, лампочка сюда не доставала. Стены с облупившейся краской, кривое зеркало, в котором отражались их силуэты. На полу — старый ковёр, местами протёртый до дыр.

— Тут можно фильм снимать, — прошептала Лиза.

— Уже снимаем, — ответил Дима, поднимая телефон.

Комнаты были похожи одна на другую. Пустые шкафы, голые стены, где-то валялись старые газеты, где-то — разбитые тарелки. В одной из комнат на стене висел выцветший календарь с видом моря. Год был почти двадцатилетней давности.

— Представляете, — сказал Саша, — он, может, каждый день на это море смотрел. И никуда не поехал.

Катя взглянула на него внимательно.

— Как и мы, — заметила она.

Саша пожал плечами. Он когда-то мечтал уехать из посёлка, потом из города, потом из страны. В итоге остался в районном центре, работает в офисе, считает чужие деньги. Иногда ему казалось, что вся его жизнь — это такой же старый календарь, который никто не переворачивает.

Чердак они нашли не сразу. Лестница наверх была спрятана за дверью в узком коридоре. Деревянные ступени скрипели, но держали. Наверху было темно, пахло пылью и тяжёлой, залежалой сыростью.

— Осторожно, — сказал Саша, поднимаясь. — Если что-то рухнет, я не виноват.

Чердак оказался низким, с наклонной крышей. Между стропилами висели паутины. Вдоль стен стояли коробки, старые чемоданы, какие-то доски.

— Вот оно, — сказал Дима. — Кладбище чужих вещей.

Катя подошла к ближайшей коробке, наклонилась.

— Тут книги какие-то, — сказала она. — И тетради.

Саша посветил фонариком. В коробке действительно лежали книги в потёртых обложках, школьные тетради, толстая тетрадь в клетку, перевязанная бечёвкой.

— О, — сказал он. — Нашли сокровища.

Он потянулся, взял тетрадь. Бечёвка легко развязалась. На обложке шариковой ручкой было написано: «Дневник. 1998». Почерк был неровный, немного детский, но буквы крупные.

— Ну всё, — сказала Лиза. — Сейчас начнётся.

— Чего ты боишься, это же просто тетрадь, — сказал Саша, хотя сам почувствовал, как внутри что-то сжалось.

Они спустились с чердака в большую комнату, где стоял стол, и уселись вокруг. Лампочка под потолком давала жёлтый круг света, за которым сразу начиналась темнота. Снаружи уже стемнело, ветер усилился, где-то хлопала незакреплённая доска.

Саша открыл тетрадь. На первой странице было написано имя: «Сергей». Фамилия размазалась от влаги.

— Ну, — сказал Дима, — читай.

Саша прочистил горло, хотя в этом не было нужды, и начал вслух:

«Десятое марта. Сегодня опять ругался с отцом. Он сказал, что я бездельник и ничего не добьюсь. Я ему сказал, что уйду из дома, когда мне исполнится восемнадцать. Он засмеялся. Сказал, что мне и тогда будет некуда идти. Я не знаю, что делать. Иногда кажется, что я здесь застрял навсегда».

Саша замолчал. В комнате стало тише. Даже ветер будто на секунду притих.

— Ничего себе, — сказал Дима. — Прямо из девяностых привет.

— Дальше, — тихо сказала Лиза.

Саша перевернул страницу. Почерк местами плясал, где-то буквы были размазаны, как будто автор писал, не отрываясь, или рукой задевал чернила.

«Пятнадцатое марта. Мама опять плакала ночью. Я слышал через стену. Хотел зайти, но не зашёл. Она потом скажет, что всё в порядке, а я знаю, что нет. Отец приходит пьяный, орёт, кидает вещи. Сегодня он швырнул кружку об стену. Осколки до сих пор лежат на полу».

Катя вздрогнула. Саша заметил, как она сжала пальцами край стола. Он знал, что у неё в детстве тоже был отец, который приходил домой подшофе и орал. Она редко об этом говорила, но иногда в разговорах проскальзывали обрывки.

— Может, хватит? — сказала она. — Мы же не на психотерапию сюда приехали.

— Подожди, — сказала Лиза. — Давай ещё немного.

Саша колебался. В нём боролись любопытство и какое-то странное чувство вины, будто он читает чужие письма. Но тетрадь лежала перед ним, и слова словно тянули.

Он читал дальше. В дневнике были записи о школе, о друзьях, о том, как Сергей хочет уехать в город, поступить куда-нибудь, стать программистом. Отец смеётся над ним, говорит, что в их семье все работали на заводе, и он тоже пойдёт туда. Мать молчит, потом ночью плачет. Сергей пишет о младшем брате, который всё время болеет, лежит в больнице, и отец считает, что это наказание за грехи.

— Это же про нас, — вдруг сказал Дима. — Ну не буквально, но…

Саша кивнул. Они все в той или иной степени жили в похожих историях. Родители, которые тянут свои обиды, дети, которые мечтают вырваться, а потом остаются.

Ветер за окном усилился. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Лиза вздрогнула и нервно засмеялась.

— Это дом говорит, — сказал Дима, подыгрывая. — Ему не нравится, что мы читаем его тайны.

— Очень смешно, — буркнула Катя.

Саша перевернул ещё страницу. Там был более крупный почерк, как будто писавший торопился.

«Двадцать четвёртое апреля. Сегодня врачи сказали, что брату лучше не станет. Мама ушла в туалет и не выходила оттуда двадцать минут. Отец сказал, что это всё моя вина. Если бы я не родился, всё было бы по-другому. Я знаю, что это неправда. Но почему тогда так больно».

Саша почувствовал, как у него сжалось горло. Он перестал читать вслух, провёл пальцем по строкам. Внутри всё отзывалось. Вина, за которую ты вроде бы не отвечаешь, но она живёт с тобой.

— Ну? — спросила Лиза. — Что там дальше?

— Ничего, — сказал Саша. — Обычные вещи.

— Дай сюда, — сказала Катя и потянулась к тетради.

Он не сразу отдал. Ему хотелось оставить эти слова при себе, не раздавать по кругу, как закуску. Но это было глупо. Он протянул тетрадь Кате.

Она стала читать про себя, иногда хмурясь. Лиза заглядывала ей через плечо. Дима встал, прошёлся по комнате, заглянул в коридор, вернулся.

— Там в спальне кровать ещё стоит, — сказал он. — С матрасом. Страшно даже представить, кто на нём спал.

Катя вдруг захлопнула тетрадь.

— Всё, — сказала она. — На сегодня хватит.

— Что там? — спросил Дима.

— Ничего такого. Просто… — Она поискала глазами, куда бы положить тетрадь, и в итоге вернула её на стол. — Дальше про больницу, про похороны. Я не хочу это сейчас.

Лиза отодвинула стул, встала.

— Я пойду чай поставлю, — сказала она. — Мне холодно.

На кухне, если это можно было так назвать, они нашли старую плитку, которая, к удивлению, работала. Воду они привезли с собой. Лиза возилась с чайником, шуршала пакетиками с чаем. Саша стоял в дверях и смотрел, как её плечи чуть дрожат.

— Ты как? — спросил он.

— Нормально, — ответила она. — Просто… слишком знакомо всё это. Как будто читаешь про свою жизнь, только имена другие.

Он кивнул. У него самого всплыло, как отец однажды в ярости швырнул в стену пепельницу, а он потом собирал осколки и думал, что если бы он учился лучше, этого бы не было.

Они пили чай, сидя на старых табуретах, и старались говорить о чём-то лёгком. Но дом уже будто впустил их в свою историю, и от неё было не так просто отмахнуться.

— Давайте ночью сделаем сеанс связи с духом Сергея, — предложил Дима, когда они вернулись в большую комнату. — Посмотрим, что он нам скажет.

— Ты дурак, — сказала Катя. — Нет тут никаких духов.

— А что тогда тут есть? — спросил он. — Просто старый дом? Тогда почему мне тут не по себе?

— Потому что ты впечатлительный, — сказала Лиза. — И потому что мы читаем чужой дневник.

Саша молчал. Он думал о том, что у него самого когда-то был дневник. Он писал туда в старших классах, потом в институте. Потом перестал, когда женился, когда родился сын, когда начались бесконечные смены работы. Дневник лежал где-то в коробке на антресолях. Иногда он вспоминал о нём и думал, что было бы, если бы кто-то его нашёл через двадцать лет.

Ночь опустилась быстро. Ветер за окном перешёл в настоящий шторм. Что-то гремело на крыше, где-то хлопали незакреплённые ставни. Внутри дома стало холоднее, хотя они включили обогреватель, который привёз Дима.

Они расстелили спальники прямо в большой комнате. Катя настояла, чтобы спать всем вместе, а не расходиться по комнатам.

— Я не собираюсь одна в этой дыре лежать, — сказала она. — Можете считать меня трусихой.

— Я тоже, — сказала Лиза.

Саша улёгся ближе к стене. Матрас под ним тихо поскрипывал. Лампочку выключили, оставили только фонарик, направленный на потолок. Свет был тусклым, но не давал комнате провалиться во тьму.

— Ну что, — сказал Дима, устраиваясь, — рассказываем страшные истории?

— Мы уже одну прочитали, — ответила Лиза.

Они ещё немного поговорили, но усталость брала своё. Саша чувствовал, как тело тяжелеет, как мысли становятся вязкими. Где-то на границе сна он услышал, как Катя шепчет Лизе что-то про работу, про начальницу, про то, что сил больше нет. Потом всё это смылось шумом ветра.

Ему снился дом. Только он был не старый и заброшенный, а такой, каким мог быть когда-то. На кухне пахло супом, в комнате стоял телевизор, по которому шёл какой-то концерт. На диване сидел мальчик, похожий на него в подростковом возрасте, и писал в тетрадь. В коридоре кто-то ругался, хлопала дверь. Мальчик делал вид, что не слышит.

Саша проснулся от резкого звука. Как будто что-то тяжёлое упало на пол. В комнате было темно, фонарик погас. Ветер всё так же завывал. Он приподнялся на локте, прислушался. Сердце билось часто.

— Эй, — прошептал он. — Вы не слышали?

Ответа не было. Он огляделся, пытаясь различить силуэты. Ему показалось, что там, где лежала Лиза, пусто.

— Лиз? — позвал он уже громче.

Тишина. Только ветер и тихий скрип дома.

— Да ну на фиг, — выдохнул он и потянулся к телефону, который лежал рядом со спальником.

Экран осветил комнату бледным светом. Катя спала, отвернувшись к стене. Дима лежал на спине, рот приоткрыт, тихо посапывал. Место Лизы действительно было пустым.

Саша встал, стараясь не наступить на чужие вещи. Ноги зябко коснулись холодного пола. Он включил фонарик в телефоне и посветил вокруг. Рюкзак Лизы стоял у стены. Куртка висела на спинке стула.

— Лиза, — позвал он снова.

В коридоре что-то скрипнуло. Саша вышел туда, освещая путь. Тень от его собственной фигуры дрожала на стене. В воздухе стоял тяжёлый запах пыли и старого дерева. Из-под двери кухни тянуло прохладой.

Он заглянул туда. Пусто. Чашки, оставленные вечером, так и стояли на столе. Одна была перевёрнута, видимо, кто-то задел её ночью.

— Лиза, — повторил он. — Ты где?

Ответ пришёл не сразу. Сначала он услышал тихий шорох сверху, как будто кто-то ходит по чердаку. Потом — приглушённый всхлип.

У него по спине побежали мурашки. Взрослый мужик, сорок два года, а стоял посреди тёмного коридора и боялся собственного чердака.

Он выругался сквозь зубы и пошёл к лестнице. Ступени скрипели под ногами. На секунду ему показалось, что дом дышит вместе с ним.

Наверху было темно. Фонарик выхватывал из тьмы стропила, коробки, чемоданы. В дальнем углу, возле той коробки с книгами, он увидел Лизу. Она сидела на полу, обхватив колени руками, и тихо плакала.

— Ты чего? — спросил он, подходя ближе. — Ты меня напугала.

Она вздрогнула, подняла на него глаза. В свете фонаря они блестели.

— Прости, — сказала она. — Я не хотела… разбудить.

— Ты уже разбудила. Что случилось?

Она повернула голову к коробке. На её коленях лежала другая тетрадь, потоньше, в мягкой обложке.

— Я… не могла уснуть, — сказала она. — Всё крутила в голове эти записи. И решила… вернуться. Посмотреть, что там ещё есть.

Саша присел рядом. Колени заныли. Он посмотрел на тетрадь. На обложке было написано тем же почерком: «С. 2001. Зима».

— И? — спросил он.

— Тут… — Она сглотнула. — Тут он пишет, как уехал в город. Как вернулся, когда отец умер. Как остался тут один. И…

Она открыла страницу, протянула ему. Саша посветил фонарём и стал читать. Слова прыгали от дрожи руки.

«Я думал, что когда он умрёт, станет легче. Но в доме стало только тише. Слишком тихо. Иногда мне кажется, что я слышу, как он ходит по коридору. Я знаю, что это просто ветер, но ночью это звучит иначе. Я разговариваю сам с собой, чтобы не сойти с ума. Мама уехала к сестре. Сказала, что не может больше тут жить. А я остался. Кто-то должен был остаться».

Саша почувствовал, как что-то сжимается в груди. Оставаться. Это слово било по нему. Он тоже когда-то решил, что кто-то должен остаться рядом с матерью, когда отец умер. Остался он. Брат уехал. И теперь, когда мать стала старой и больной, он всё чаще ловил себя на том, что злится на всех сразу. На брата, который звонит раз в месяц. На мать, которая требует внимания. На себя, потому что не уехал.

— Дальше, — сказала Лиза.

Он перевернул страницу.

«Иногда я думаю, что если бы я тогда уехал и не вернулся, всё было бы по-другому. Но куда я мог? Дом тянет, как болото. Я знаю каждый скрип, каждую трещину. Я боюсь, что однажды просто перестану выходить на улицу. Что стану таким же, как он. Я уже разговариваю с ним. С тем, кого нет».

Лиза закрыла лицо руками.

— Я… — её голос сорвался. — Я тоже так делаю. С мамой. Понимаешь? Она умерла, а я всё равно с ней говорю. И всё время думаю, что надо было чаще приезжать. Что надо было… не уезжать. А потом думаю, что если бы я не уехала, я бы сейчас была… как он. Тут. В этом доме. В своей квартире. В своей жизни. И не было бы ни работы, ни сына, ни ничего. И мне так стыдно, что я… рада, что уехала.

Саша молчал. Он смотрел на тетрадь, на её дрожащие пальцы и думал, что понимает её слишком хорошо. Он тоже иногда ловил себя на мысли, что рад, что отец умер. Потому что не нужно больше слушать его упрёки, его тяжёлые вздохи. И ему от этого становилось мерзко.

— Ты имеешь право быть рада, — тихо сказал он. — И право жалеть. Это не взаимоисключающие вещи.

Она всхлипнула, усмехнулась сквозь слёзы.

— Это сейчас ты умный. А ночью на чердаке не очень помогает.

Где-то внизу хлопнула дверь. Оба вздрогнули.

— Это ветер, — сказал Саша. — Наверное.

— Или Дима пошёл в туалет, — предположила Лиза.

Они посидели ещё немного. Ветер стучал по крыше, дом тихо скрипел, будто ворочался во сне.

— Пойдём вниз, — сказал Саша. — Замёрзнем тут.

— Возьми тетрадь, — сказала Лиза. — Я не хочу, чтобы она тут оставалась.

— Зачем? — удивился он.

— Не знаю. Просто… не хочу. Как будто если мы её заберём, он не будет тут один.

Саша колебался. Взять с собой чужой дневник казалось почти преступлением. Но оставить его тут, среди пыли и паутины, после того, как они прочитали эти строки, было тоже странно.

— Ладно, — сказал он. — Утром решим, что с ним делать.

Он взял тетрадь, аккуратно закрыл, прижал к груди. Они спустились по скрипучей лестнице вниз.

В большой комнате светился экран телефона Димы. Тот сидел на спальнике, обхватив колени, и смотрел в темноту.

— Вы где были? — спросил он, когда они вошли. — Я проснулся, вас нет. Я уже думал, что дом вас съел.

— Мы… на чердак ходили, — сказала Лиза. Голос её ещё дрожал, но она пыталась говорить ровно.

— Ночью? Вы совсем? — Дима покачал головой. — Я уже собирался идти искать.

Катя тоже проснулась. Она приподнялась на локте, щурясь от света.

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — сказал Саша. — Просто нашли ещё одну тетрадь.

— Зачем? — устало спросила Катя. — Нам и одной хватило.

— Там… — начал Саша, но осёкся. Объяснять сейчас всё, что они прочитали и проговорили, не хотелось. Это было слишком сырое, слишком личное.

— Утром обсудим, — сказала Лиза. — Давайте попробуем поспать.

Они снова улеглись. На этот раз Саша положил тетрадь рядом с собой, так, чтобы рука её касалась. Это немного успокаивало, как будто он держал связь не только с Сергеем, но и с самим собой в каком-то другом времени.

Ночь прошла рывками. То он проваливался в тяжёлый сон без сновидений, то просыпался от очередного удара ветра или скрипа. Один раз ему показалось, что кто-то стоит в дверях комнаты. Он резко сел, включил телефон. Никого. Только тень от старого шкафа.

К утру ветер немного стих. Свет, пробивающийся через грязные окна, был серым, неуютным. Дом выглядел ещё более уставшим, чем вечером.

Катя варила кашу на плитке, морщась от запаха старого жира, въевшегося в кухню. Дима ходил по двору, курил, стучал ботинком по камням, будто проверял, не провалится ли земля. Лиза сидела у стола, обхватив кружку с чаем, и молчала.

Саша открыл первую тетрадь, ту, что они читали вечером. Ему хотелось понять, чем всё закончилось. Но последние страницы были вырваны. Листки обрывались на фразе: «Иногда мне кажется, что единственный выход…»

Он провёл пальцем по оборванному краю. В голове сразу нарисовались десятки вариантов. Уехать. Умереть. Продать дом. Сжечь его. Ничего из этого он не знал наверняка.

— Нашёл финал? — спросил Дима, входя с улицы и стряхивая с куртки пыль.

— Нет, — ответил Саша. — Кто-то вырвал.

— Может, он сам, — предположила Катя. — Не захотел, чтобы кто-то читал.

— А может, кто-то другой, — сказала Лиза. — Мама, например. Или брат. Если он вообще был.

Они переглянулись. Вопросов становилось только больше. Кто такой был этот Сергей? Жив ли он сейчас? Почему дом стоит пустой? Почему никто не забрал его вещи?

— Слушайте, — сказал Дима, — а давайте попробуем узнать. В посёлке же кто-то должен помнить. Соседи там, старики.

— Сейчас? — удивилась Катя. — Мы только проснулись.

— Не сейчас, — сказал он. — Но вообще. Может, сегодня днём сгоняем к магазину, поспрашиваем.

Саша почувствовал, как в нём поднимается странное сопротивление.

— Зачем? — спросил он. — Чтобы что? Чтобы нам рассказали, что он повесился в сарае? Или что его забрали в психушку? И что нам это даст?

— Ну как… — Дима замялся. — Законченная история. А то мы тут сидим, как дети, и додумываем.

— Может, нам не нужна законченная история, — тихо сказала Лиза.

Саша посмотрел на неё. В её глазах было что-то новое. Усталость, но другая, более осознанная.

— Я всю жизнь пытаюсь додумать, почему отец так себя вёл, — сказала она. — Почему мама молчала. Почему я уехала. И всё равно не нахожу ответа. Может, некоторые вещи… остаются такими. Непонятными. И с этим надо как-то жить.

Катя вздохнула.

— Слушайте, вы уже совсем в психологию ударились, — сказала она, но без злости. — Я сюда приехала отдохнуть, а в итоге…

— А в итоге, — перебил её Дима, — мы нашли идеальное место для групповой терапии.

Они усмехнулись, но смех был натянутым.

После завтрака они стали собирать вещи: спальники, посуду, остатки еды. Дом постепенно пустел от их присутствия, но всё равно оставался наполненным чем-то чужим.

Саша сложил обе тетради в рюкзак. Рука дрогнула.

— Ты серьёзно собираешься их забрать? — спросила Катя.

— А что ещё с ними делать? — ответил он. — Оставить тут, чтобы они догнили?

— Это не наши вещи, — сказала она. — Не наша история.

— Мы уже в неё влезли, — сказал он. — Вчера. Ночью.

Лиза подошла ближе.

— Я хочу, чтобы ты их взял, — сказала она. — Если ты не против.

Он удивился.

— Почему я?

— Потому что ты… — она поискала слова. — Ты умеешь это читать. Не знаю, как объяснить. Я бы, если забрала, просто спрятала бы в шкаф. А ты, может, что-то с этим сделаешь.

Он хотел спросить, что именно она имеет в виду. Написать книгу? Найти этого Сергея? Отнести тетради в архив? Но промолчал. Он сам не знал, что будет делать. Знал только, что не может оставить их в этом доме.

— Ладно, — сказал он. — Я возьму. А там посмотрим.

Катя пожала плечами.

— Делайте, как хотите. Только если потом к нам домой кто-то из потусторонних придёт, я буду знать, кого винить.

Они вынесли мусор во двор, сложили в один пакет. Дима нашёл у забора старую металлическую бочку, бросил туда пакет, поджёг. Пламя лениво лизало пластик, поднимался едкий дым.

— Сожжём хотя бы свои следы, — сказал он.

Саша смотрел, как огонь пожирает их вчерашний вечер. Пустые упаковки, бумажные салфетки, обёртки — всё, что они привезли с собой, чтобы устроить маленький праздник, превращалось в грязный дым.

— А тетради? — спросил он сам себя. — Их мы оставляем.

На крыльце они остановились. Дом стоял перед ними, молчаливый, с заколоченным чердачным окном, с треснувшей штукатуркой. Ветер уже не выл, только шевелил траву во дворе.

— Странное место, — сказала Катя. — Как будто мы здесь жили. Немного.

— А мы и живём, — сказал Дима. — В своих таких же домах.

Лиза молчала. Она смотрела на окна, и Саша видел, как она что-то решает внутри себя. Может быть, перестать каждый вечер разговаривать с матерью в пустой комнате. Может быть, наоборот, позволить себе это, не ругая себя. Он не знал.

Они сели в машину. Саша положил рюкзак с тетрадями к себе под ноги. Двигатель завёлся не сразу, пару раз чихнул. Наконец машина тронулась с места, медленно выехала со двора.

Когда они проезжали мимо забора, Саша ещё раз взглянул на дом. В одном из окон ему показалось движение, но он сразу отогнал эту мысль. Там просто колыхалась от ветра старая занавеска.

Дорога к посёлку была разбита. Машина подпрыгивала на ямах, внутри всё гремело. Катя что-то рассказывала про своего начальника, Дима спорил с ней, Лиза молчала, смотрела в окно.

Саша опустил руку и нащупал через ткань рюкзака твёрдые обложки. Он подумал о том, что теперь у него дома будет лежать чужая жизнь, зажатая между страницами. И его собственная, растянутая между обязанностями и усталостью, неожиданно показалась ему тоже чем-то, что можно было бы записать. Не для того, чтобы кто-то прочитал и ужаснулся, а просто чтобы не раствориться.

Он представил, как вечером, уже в своей квартире, откроет тетради ещё раз. Может быть, сядет за стол, возьмёт ручку и на последней пустой странице напишет несколько строк. Не от имени Сергея, а от своего. Не продолжение чужой истории, а что-то вроде ответа.

Машина выехала на главную улицу посёлка. Люди шли по своим делам, кто-то нёс пакеты из магазина, дети катались на велосипедах. Жизнь текла, как всегда. Дом на окраине остался за спиной, скрытый за поворотом, за деревьями.

Саша посмотрел на своих друзей: на Катины резкие жесты, на уставшее лицо Лизы, на Димин прищур. Они были теми же, что и вчера, и в то же время нет. В каждом будто появилась маленькая трещина, через которую просачивалось что-то новое.

Он отвернулся к окну. За стеклом мелькали знакомые дома, заборы, остановки. Он думал о том, что некоторые истории так и остаются недосказанными. Не потому, что их нельзя закончить, а потому, что люди в них живут. И пока они живут, точка в конце предложения не ставится.

Машина подпрыгнула на очередной яме. Рюкзак у его ног слегка сдвинулся. Саша придержал его рукой, словно боялся, что тетради выпадут и исчезнут. Он сжал ремень рюкзака пальцами, почувствовал под ними шершавую ткань и вдруг ясно понял, что назад, в прежнее состояние, он уже не вернётся.

Ни он, ни Лиза, ни Катя, ни Дима. Ни дом на окраине, в котором они не жили, но который всё равно вписался в их жизнь, как ещё одна, пусть и оборванная, запись в чьём-то дневнике.

---

Как можно поддержать авторов

Если текст вам понравился, дайте нам знать — отметьте публикацию и напишите пару тёплых строк в комментариях. Расскажите о рассказе тем, кому он может пригодиться или помочь. Поддержать авторов можно и через кнопку «Поддержать». От души благодарим всех, кто уже поддерживает нас таким образом. Поддержать ❤️.