В прихожей стоял запах влажной уличной обуви и ещё не до конца высохшей куртки, которую мать повесила на нижний крючок — место для сына оставила свободным. Он вошёл почти бесшумно: крепко сложённый, коротко стриженный, в строгой тёмной одежде. Мать заметила, что взгляд у него изменился — не суровый, скорее настороженный. Она суетливо поправила ковёр у двери и улыбнулась.
— Проходи… Всё готово. Я твою комнату проветрила. Постельное новое застелила.
Он кивнул — то ли благодарно, то ли просто из вежливости, понять было сложно. Чемодан поставил у стены и задержался на пороге комнаты: посмотрел на знакомые обои с выцветшими ромбами, на полку с книгами детства. Казалось, всё осталось прежним; только воздух стал прохладнее — отопление отключили неделю назад.
На кухне мать расставляла тарелки: щи по его просьбе и картошку с зеленью с рынка. За столом она старалась говорить спокойно:
— Ты хоть позвонил бы раньше… Я думала встретить тебя у вокзала.
Сын пожал плечами:
— Хотел сам добраться.
Пауза затянулась; слышно было только, как ложка стучит о край миски. Он ел неторопливо и почти молча; отвечал коротко про дорогу, про часть — там всё хорошо, командир был нормальный человек. Мать ловила себя на том, что ищет повод спросить о будущем, но не решалась говорить прямо о работе или планах.
После ужина она занялась уборкой кухни — привычные движения рук успокаивали её лучше любого разговора. Сын ушёл в свою комнату, дверь он не закрыл до конца, но из-за угла виднелась только спинка стула да край чемодана.
Вечером он вышел за водой, остановился у окна гостиной — лёгкий сквозняк от приоткрытой форточки напоминал о начале лета: солнце садилось поздно и мягко освещало подоконник с горшками зелени.
На следующее утро мать проснулась раньше сына: слышала его негромкое дыхание через тонкую стену спальни и старалась не шуметь посудой лишний раз. В квартире стало теснее: вещи сына заняли прежние места в прихожей и ванной; зубная щётка рядом со старой её кружкой выглядела чужеродно ярко.
Сын большую часть дня проводил за компьютером или листал телефон; выходил только к завтраку или обеду. Мать пыталась поддерживать разговоры о погоде или соседях; он отвечал невпопад или уходил к себе после пары фраз.
Однажды она купила свежий укроп и лук на рынке:
— Посмотри! Твоя любимая зелень…
Он взглянул рассеянно:
— Спасибо… Можно потом?
Зелень быстро увяла на столе — в квартире становилось теплее к вечеру, а проветривать мать боялась долго: сквозняков сын с детства не любил.
Вечерами они встречались за ужином: неловкие паузы становились длиннее разговоров. Сын еду хвалил редко; чаще просто ел молча или просил оставить тарелку до завтрака — аппетита не было. Иногда забывал убрать за собой чашку или оставлял хлебницу открытой после ночного перекуса.
Мать замечала эти мелочи: раньше он всегда убирал со стола без напоминаний. Теперь ей казалось неловким делать замечания взрослому мужчине; вместо этого она тихо вытирала крошки сама.
Бытовые мелочи множились незаметно: полотенце исчезло из ванной — сын взял его в комнату, кто-то случайно положил ключи от почтового ящика не на место — потом оба искали их по всей квартире среди пакетов и квитанций.
Однажды утром мать обнаружила пустую хлебницу на столе:
— Надо бы купить хлеб…
Сын буркнул что-то неопределённое из своей комнаты:
— Ладно…
Она решила сама сходить вечером после работы, но задержалась из-за очереди в аптеке и вернулась домой уставшая уже под вечер.
На кухне сын стоял возле холодильника с телефоном в руках. Мать открыла хлебницу автоматически: хлеба там не оказалось. Она устало вздохнула:
— Ты ведь говорил, купишь хлеб?
Сын резко повернулся; голос прозвучал громче обычного:
— Я забыл! У меня свои дела!
Мать смутилась; раздражение прорвалось наружу, несмотря на усталость:
— Ну конечно… Всегда всё забываешь!
Слово за слово — голоса повысились. Вдруг стало тяжело дышать в тесной кухне. Каждый пытался доказать своё, но за всем этим слышалось совсем другое: усталость друг от друга, невозможность найти общий язык, страх потерять близость, которая раньше казалась такой простой.
В квартире было тихо, будто вся энергия, вырвавшаяся в ссоре, растворилась в ночном воздухе. На кухне тускло светила настольная лампа, отбрасывая длинную тень на пустую хлебницу. Мать долго не могла уснуть — лежала на спине, прислушивалась к редким звукам: где-то щёлкнул выключатель, потом в ванной загудела вода. Сын шагал осторожно, словно опасаясь потревожить покой в стенах, которые за эти дни стали для него и привычными, и чужими одновременно.
Она вспоминала их разговоры до службы: тогда всё было проще — можно было спросить прямо, поругать за забытый мусор или опоздание к ужину. Теперь каждое слово казалось рискованным: не обидеть бы ненароком, не спугнуть хрупкое равновесие. За ссорой скрывалась усталость — её после рабочего дня и его после долгого молчания в четырёх стенах.
Часы показывали почти два ночи, когда она услышала лёгкие шаги по коридору. Дверь на кухню скрипнула: сын налил себе воды из графина. Мать приподнялась на локте — колебалась выйти или остаться в постели. Решилась всё же подняться: надела халат и босиком пошла по прохладному полу.
На кухне пахло влажной тряпкой — она вчера протирала столешницу перед сном. Сын стоял у окна спиной к двери; плечи чуть опущены, ладонь крепко сжимает стакан.
— Не спишь? — спросила она негромко.
Он вздрогнул едва заметно, но не обернулся сразу.
— Тоже не могу…
Молчание повисло между ними плотным комком; только капля воды скользнула по стеклу графина.
— Извини за вечер… Я зря накричала, — сказала мать. — Ты устал… И я тоже устала.
Он повернулся медленно:
— Я сам виноват… Просто всё как-то непривычно теперь.
Голос был хриплым от долгого молчания; он избегал смотреть ей в глаза.
Они замолчали снова, но напряжение будто рассеялось от этих простых слов. Мать присела за стол напротив сына; пододвинула к нему коробку с чаем — жест автоматический и успокаивающий одновременно.
— Ты ведь взрослый уже, — сказала она аккуратно. — Мне надо учиться отпускать тебя чуть дальше… А я всё боюсь вдруг что-нибудь упустить или сделать не так.
Сын посмотрел на неё внимательно:
— Я тоже не понимаю пока, как тут быть… Там (он коротко махнул в сторону стены) было просто: сказали — сделал; а дома всё другое. Здесь вроде свои правила уже сложились без меня…
Мать улыбнулась уголками губ:
— Мы оба заново учимся жить вместе… Может быть, стоит договориться о чём-то?
Сын пожал плечами:
— Можно попробовать…
Она почувствовала облегчение от этой готовности хотя бы искать общий язык. Оговорили вслух простое: кто отвечает за продукты (он согласился покупать хлеб через день), кто убирает посуду после ужина; договорились оставлять друг другу немного личного времени по вечерам без вопросов «куда идёшь» или «что делаешь». Оба понимали: это только начало перемен — но главное было сказано честно и спокойно.
Мать осторожно спросила о планах на работу:
— Ты ведь хотел что-то искать? Военный билет у тебя на руках?
Сын кивнул:
— Да. В части отдали сразу после демобилизации; он у меня в рюкзаке лежит вместе со справкой о службе… Только куда идти теперь?
Она вспомнила про Центр занятости; рассказала ему коротко о бесплатных консультациях и программах для тех, кто только вернулся из армии. Он слушал чуть настороженно:
— Думаешь, стоит сходить туда?
Мать покачала головой:
— Почему нет? Попробовать точно нужно; если хочешь — я могу утром пойти с тобой для компании или просто помочь собрать документы.
Он задумался надолго, потом произнёс:
— Давай попробуем вместе сначала…
На кухне стало чуть теплее: может быть, потому что выключили свет над плитой и остался только мягкий свет лампы над столом; может быть, потому что оба впервые за эти дни говорили друг с другом спокойно и честно. За окном в темноте мерцали огоньки соседних домов; кто-то ещё не спал в этих маленьких квартирах среди поздней весны.
Когда разговор закончился сам собой, они вместе убрали чашки со стола и протёрли рабочую поверхность влажной тряпкой.
Утро встретило их мягким светом через плотные шторы: город уже просыпался неторопливо, во дворе слышались голоса школьников и щебет птиц у открытого окна кухни — на этот раз проветривать было уже не страшно. Воздух стал чуть теплее; зябкость ночи ушла вместе с тревогой прошлых дней.
Мать поставила чайник и достала из шкафа пакет хлебцев на завтрак вместо недостающего хлеба. Разложила на столе документы сына: военный билет в красной обложке, справка о службе и паспорт. Она смотрела на эти бумаги спокойно — теперь это были знаки нового этапа жизни сына, который начинался здесь и сейчас.
Сын вышел из комнаты сонный, но уже без прежней отчуждённости, сел за стол напротив матери и улыбнулся коротко:
— Спасибо тебе…
Она ответила так же просто:
— Пойдём сегодня вместе?
Он согласно кивнул. И это «да» прозвучало для неё важнее любых обещаний.
Если хочется поддержать автора
Хотите, чтобы рассказы выходили регулярно? Поддержите канал через кнопку «Поддержать» — встроенная безопасная функция Дзена; сумма свободная, от 50 рублей. Поддержать ❤️.