Сергей сидел на кухне, уткнувшись в экран телефона, и жевал холодный мандарин. На столе стояла кастрюля с оливье, откуда тянуло майонезом и луком. За окном — декабрьская темнота, редкие фейерверки «на пробу», в комнате телевизор бубнил репортаж про подготовку к празднику. До 2026 года оставалось два дня.
Он пролистал ленту новостей, где все как под копирку писали про итоги, цели, новые привычки. На кухонном столе лежал листок с его собственными «целями на 2025», зачёркнутыми и переписанными. Похудеть, сменить работу, поехать в горы с дочкой. В горы они так и не поехали, хотя дочь предлагала ещё в феврале.
Жены не было, развелись несколько лет назад. Дочь уехала отдыхать на базу с друзьями, мама жила в другом районе. Сергею досталась квартира, кот и тишина.
Он встал, подошёл к ёлке в комнате. Искусственная, купленная лет пять назад, украшенная «набросом»: шары, мишура, гирлянда с холодным белым светом. Внизу на ковре лежала картонная коробка, из которой он утром доставал игрушки. Несколько не повесил — устал. Сейчас наклонился, порылся в шуршащей бумаге.
Под пальцами попалась тяжёлая стеклянная игрушка — старый космонавт с потёртым серебряным скафандром. Из детства. Он всегда висел у них дома ближе к верхушке, родители берегли. Мать потом отдала Сергею часть игрушек, когда он переехал. Космонавта он почему‑то оставил в коробке, не решался вешать. Слишком многое вспоминалось.
Сергей взял фигурку на ладонь, провёл большим пальцем по шероховатой краске шлема. В стекле отразились его собственный нос, глаза с мешками, седина у висков. В животе неприятно потянуло: пятьдесят два. В юности этот возраст казался почти старостью, а сейчас он чувствовал себя кем‑то средним между подростком и пенсионером.
Он подошёл к окну, держа космонавта, и задумался, куда повесить. Вверх? Вниз? Может, вообще убрать. Отразился в стекле вместе с игрушкой и вдруг ощутил странное головокружение, как в лифте, который резко пошёл вниз. В ушах звякнуло, гирлянда замигала, свет в комнате будто на миг погас и тут же вспыхнул снова.
Сергей моргнул. За окном было светло. Яркий зимний день, двор, заваленный снегом, деревянные санки у подъезда. Вместо многоэтажек — пятиэтажные дома, серые, с новыми, ещё не потемневшими балконами. На стекле — бумажные вырезанные снежинки, приклеенные клейстером.
Он отпрянул, обернулся. Комната была чужой и знакомой. Советский ковёр на стене с красными цветами, шкаф с книжками в ряд, телевизор с выпуклым экраном и деревянными боковинами. На нём — салфетка с кружевом, на салфетке — хрустальная ваза с мандаринами.
У ёлки стояли двое. Молодая женщина в синем платье, с короткой стрижкой, поправляла на ветке ватного Деда Мороза. Рядом с ней мужчина в белой рубашке, без пиджака, застёгивал на проводе гирлянду с большими разноцветными лампами. Они о чём‑то спорили, но негромко, с улыбками.
Сергею понадобилась секунда, чтобы узнать их. Мать и отец. Моложе его нынешнего возраста лет на тридцать.
Он замер, всё ещё сжимая в руке космонавта. Игрушка была точно такая же, только краска не облезла, блестела свежим серебром. На ёлке, чуть выше середины, уже висел другой космонавт, будто двойник того, что он держал.
— Толя, повыше повесь, — сказала мать. — Он же у нас главный.
— Главный у нас вот кто, — отец подошёл к ней сзади, обнял за талию и ткнулся носом в шею. Она фыркнула, оттолкнула его локтем, но не всерьёз.
Сергей хотел шагнуть к ним, сказать: «Мама, папа», но ноги не слушались. В груди поднялась волна, перехватило горло. Он вдруг понял, что они его не видят. Их взгляды проходили мимо, не задерживаясь.
Он сделал шаг в сторону, задел стул. Тот не шелохнулся. Как будто он был тенью.
— Шестьдесят первый, — пробормотал он вслух. — Или второй…
Из кухни донёсся запах жареной курицы и картошки. Радио в углу шипело, потом заиграло бодрую мелодию. Мать прошла мимо Сергея, почти сквозь него, поправляя передник. Он ощутил лёгкое движение воздуха и сладкий запах духов.
— Ты слышал, — говорила она отцу, — по радио сказали, что в следующем году опять будут строить дома. Нам бы побольше комнат…
— Нам и так хорошо, — ответил отец. — Главное, чтобы мир был. И чтобы ты не ворчала.
Сергей стоял в середине комнаты, как в музейной экспозиции. В голове мелькали обрывки: рассказы матери про первый телевизор, про то, как они с отцом встречали Новый год молодыми. Оказывается, вот так это выглядело на самом деле.
Он подошёл к ёлке, глядя на игрушки. Стеклянные шишки, домики, ватные фигурки. На нижней ветке висел маленький заяц, которого он помнил с детства. Рядом — стеклянный гриб. Всё целое, невредимое.
— Я сплю, — сказал он шёпотом. — Или сошёл с ума.
Ответом была радиопередача про достижения науки. Отец уже наливал в тонкие бокалы шампанское, мать раскладывала на тарелки салат из свёклы с чесноком. В углу тикали часы с боем.
Сергей ощутил, как снова накатывает то самое лифтовое ощущение. Комната дрогнула, ёлка поплыла в сторону, лица родителей размазались, как на старой плёнке. Он зажмурился, вцепившись в космонавта.
Когда открыл глаза, снова была ночь. Его кухня. Современная вытяжка, магнитики на холодильнике, кот, сидящий на стуле и внимательно на него смотрящий.
Сергей выдохнул, сел. Космонавт по‑прежнему лежал у него в ладони, только теперь казался тяжелее. За окном опять темнота и редкие вспышки петард.
— Показалось, — сказал он коту. — Нервы.
Кот зевнул и отвернулся.
Сергей попытался вернуться к делам: достал из холодильника ещё банку кукурузы, начал резать колбасу. Но руки дрожали. Он поймал себя на том, что прислушивается к звукам, ожидая старое радио или бой часов. Вместо этого телефон завибрировал на столе. Сообщение от дочери: «Не забудь забрать завтра пирог у бабушки, она звонила». Он ответил коротко: «Хорошо».
Пирог у бабушки. Мать теперь жила в панельной девятиэтажке на окраине, одна. Отец умер десять лет назад, под Новый год. Сергею вдруг захотелось увидеть её молодой ещё раз. Не фотографию, а живую.
Он снова взял космонавта. Поднёс к свету лампы. Внутри стекла переливались крошечные пузырьки. Он подумал: а если… И, не успев договорить мысль, почувствовал тот же провал.
На этот раз запах ударил сразу. Запах мандариновых корок, смешанный с духами и табачным дымом. Комната оказалась теснее, потолок ниже. На стене — ковёр с оленями, на столе — белая скатерть с голубыми снежинками.
По телевизору шёл «Голубой огонёк», артист в блестящем костюме пел про счастье. В углу стояла ёлка с мишурой и ватными гирляндами, на макушке — красная звезда. В комнате было много людей, все говорили разом.
Сергей узнал хрипловатый голос деда, смех тёти Зины, шёпот матери. И себя тоже узнал — тонкий мальчишеский голос:
— Пап, а Дед Мороз настоящий?
Он обернулся. У стола, сжимая в руках тарелку с салатом, стоял мальчик лет семи, в клетчатой рубашке. Большие глаза, торчащие уши. Сергей почувствовал, как что‑то внутри сжалось. Это был он сам.
Отец наклонился к мальчику, щёлкнул его по носу.
— Конечно, настоящий. Просто иногда ему помогают.
— Кто?
— Мы все, — вмешалась мать, ставя на стол блюдо с селёдкой под шубой. — Если будем верить, он придёт.
Мальчик задумался, потом кивнул, будто принял важное решение, и убежал к ёлке. Там он стал вертеть в руках стеклянного космонавта, вешая его то выше, то ниже. Сергей взрослый подошёл ближе, вгляделся в своё детское лицо. В нём не было ни усталости, ни сомнений, только нетерпение.
— Смотри, — сказала тётя Зина, — как он на игрушки заглядывается. Надо ему в этом году что‑то особенное подарить.
— Велосипед, — ответил отец. — Весной. Если достану.
Сергей вспомнил тот велосипед. Синяя рама, скрипучие педали. Он тогда думал, что на нём уедет куда‑то очень далеко, в новое будущее.
Сейчас он смотрел на своих родных и слушал их разговоры. Они обсуждали колбасу, которую удалось достать к празднику, рассказывали анекдоты про начальство, спорили, какой фильм будут показывать после боя курантов. Никто не говорил про великие планы, про карьеру. Они просто радовались, что все за одним столом.
Сергей поймал взгляд матери. Ему на миг показалось, что она смотрит прямо на него, взрослого, и что‑то хочет сказать. Но она тут же отвернулась к плите, где кипела кастрюля с компотом.
Он ощутил, как его снова тянет куда‑то. На этот раз он не сопротивлялся. Пусть несёт.
Вспышка света, треск, словно кто‑то переключил канал, и вот уже другая комната. Та же квартира, но обстановка изменилась. На стенах висят постеры с рок‑группой, на столе пластмассовые стаканы, бутылка дешёвого шампанского, банка маринованных огурцов. В углу — магнитофон, откуда гремит «Кино».
Сергей узнал себя снова, но теперь уже подростком. Высокий, худой, в джинсовке, с неловкой причёской. Он стоял у окна с другом, курил в форточку, чтобы родители не почувствовали.
— Ну что, в девяностые вступаем, — сказал друг, выпуская дым. — Скоро заживём.
— Ага, — ответил молодой Сергей. — Главное, чтобы войн не было. И чтобы нас в армию не забрали.
В комнате смеялись, кто‑то спорил о политике, кто‑то кричал, что всё развалится, кто‑то, наоборот, уверял, что теперь будет свобода. На столе стояли тарелки с салатом, нарезанная колбаса, мандарины. Ёлка была чуть кривая, но сияла разноцветными лампочками.
Сергей взрослый слушал эти разговоры и вспоминал, как он тогда ждал будущего. Казалось, всё только начинается. Он будет писать музыку, уедет в другой город, снимет квартиру, заведёт друзей.
— Ты же тогда думал, что не будешь как отец, — сказал он сам себе. — Не будешь работать на одной работе двадцать лет.
Он посмотрел на молодого себя, который в этот момент громко спорил с кем‑то о том, что «надо жить для себя, а не как все». Внутри поднялась смешанная волна стыда и нежности.
— Ну и как, — спросил он шёпотом, — получилось?
Ответа не было. Магнитофон заиграл другую песню, кто‑то стал танцевать, кто‑то побежал на кухню за ещё одной бутылкой. В коридоре мать ругалась, что они разулись не там, где надо.
Сергей почувствовал, что его тянет дальше. На этот раз он попробовал удержаться, но не смог. Мир снова поплыл, как отражение в воде.
Он оказался в комнате, которую знал до боли. Та же, что сейчас, только мебель другая. Новый год, начало двухтысячных. На столе уже не советские салаты в хрустале, а пицца в картонных коробках, бутылки импортного пива, пластиковые стаканы. Телевизор цветной, по нему идёт новогодний концерт с яркими декорациями.
У ёлки сидела она. Тогда ещё жена, молодая, смеющаяся. На коленях у неё ползала маленькая девочка в розовом платье, тянула к себе мишуру.
— Не в рот, — смеясь, говорила жена. — Это не еда.
Сергей молодой, лет тридцати, приносил из кухни тарелку с горячей картошкой. Он был взъерошен, уставший, но счастливый. В углу стояла коляска, возле неё — гора подарков. В квартире пахло детским кремом и жареным мясом.
— Смотри, — жена показала на девочку. — Она на гирлянду смотрит, как заворожённая.
— Ну ещё бы, — сказал молодой Сергей. — Её первый Новый год.
Взрослый Сергей подошёл ближе. Он увидел себя, как в зеркале, но с другим выражением лица. Там была уверенность, азарт. Тогда ему казалось, что он всё успеет: и карьеру, и семью, и поездки. Дочка тянула ручки к огонькам, а он смеялся и говорил, что когда‑нибудь они поедут все вместе на море встречать Новый год.
Они так и не поехали. Каждый год что‑то мешало: работа, деньги, болезни. Потом дочь выросла, у неё появились свои компании, свои планы.
В груди защемило. Сергей вспомнил, как в один из таких годов они с женой поссорились из‑за ерунды. Он хотел поехать к друзьям, она — к своим родителям. В итоге они отметили дома, обидевшись друг на друга, а дочь сидела между ними, не понимая, почему мама плачет на кухне.
Его снова потянуло куда‑то, но теперь он уже догадывался, что будет дальше. И действительно: комната чуть изменилась, на столе стало меньше посуды, телевизор показывал новости, а не концерт.
Он оказался в Новом годе, который помнил слишком хорошо. За год до развода. На столе стояли аккуратно нарезанные закуски, но никто особо не ел. Жена молча смотрела в телефон, дочь переписывалась с кем‑то, не поднимая глаз. Сергей сидел напротив, наливал себе вино.
— Может, сыграем во что‑нибудь? — неуверенно предложил он.
— Пап, — вздохнула дочь, — я потом. Мы тут переписываемся.
Жена даже не взглянула на него. В комнате было тихо, телевизор работал фоном. Ёлка мерцала холодным светом, на ней висели уже другие игрушки, купленные в супермаркете.
Сергей взрослый смотрел на эту сцену и понимал, что тогда уже всё было решено, просто никто не произнёс вслух. Он вспомнил, как тогда, за пять минут до боя курантов, попытался произнести тост про то, что «надо держаться вместе». Вышло неловко, жена отвернулась, дочь закатила глаза.
Он ощутил, как в горле поднимается ком. Хотелось вмешаться, крикнуть самому себе: «Сделай что‑нибудь по‑другому. Не молчи. Не уходи в работу». Но он был лишь наблюдателем.
Внезапно всё снова качнулось. На этот раз он оказался не дома, а в больничной палате. За окном была зима, на подоконнике стоял одинокий мандарин. На тумбочке — стакан с водой и таблетки.
На кровати лежал отец. Лицо осунувшееся, глаза закрыты. Рядом сидела мать, держала его за руку.
— Ты помнишь, как мы первый раз Новый год вместе встречали? — тихо говорила она. — В общаге, с одной курицей на всех.
Отец улыбнулся краешком губ.
— Помню. Ты тогда сказала, что главное — быть вместе. И я поверил.
Сергей стоял у двери, как чужой. Он вспомнил этот Новый год: он тогда не приехал к ним, сославшись на дела. Позвонил только перед боем курантов, сказал дежурные слова. Потом долго не мог простить себе.
Теперь он видел, как мать поправляет отцу одеяло, как приносит ему мандарин, разламывает на дольки. Как они, несмотря на боль и страх, всё равно стараются улыбаться. По маленькому телевизору на тумбочке шёл новогодний концерт, но они на него почти не смотрели.
— Всё будет хорошо, — шептала мать. — В новом году всё будет хорошо.
Отец кивнул, хотя они оба понимали, что это не так.
Сергей почувствовал, как внутри что‑то ломается. Все эти годы он старательно не вспоминал подробности, загонял их глубже. А сейчас они встали перед ним живыми картинками.
Его снова потянуло, но теперь он сопротивлялся. Хотелось остаться, дожить с ними до боя курантов, хотя бы в этой странной тени. Но сила, которая таскала его по годам, была сильнее.
Он очутился в темноте. Сначала подумал, что снова на своей кухне, но нет. В нос ударил запах сырости и пыли. Он нащупал рукой стену, включатель. Щёлкнул — вспыхнула тусклая лампочка под потолком. Он не мог узнать это место.
Это был какой‑то подвал или кладовка. Вдоль стен стояли картонные коробки, старые чемоданы, банки с вареньем. На одной из коробок было написано его почерком: «Игрушки. Новый год».
Сергей подошёл, открыл крышку. Внутри лежали знакомые стеклянные шары, космонавт, ватные фигурки. Часть была разбита, осколки звенели при малейшем движении.
Он осторожно взял в руки космонавта, почти такого же, как тот, что был у него дома. На стекле виднелась трещина.
— Я же тебя тогда разбил, — вспомнил он. — В девяносто каком‑то. Поссорился с отцом, махнул рукой и задел.
Он вспомнил, как отец тогда молча собрал осколки, выкинул, а мать сказала: «Ну что ж, всё ломается». Тогда это казалось мелочью. Сейчас — символом чего‑то большего, хотя он не хотел в это углубляться.
Сергей сел на табуретку, стоявшую рядом. В голове крутились все увиденные сцены. Родители молодые, родители старые, он сам ребёнок, подросток, взрослый. Разные годы, разные ёлки, разные столы. Но везде одно: ожидание, что впереди будет лучше.
— А что я жду сейчас? — спросил он вслух.
Ответа не было. Только где‑то капала вода.
Он понял, что в последние годы Новый год для него превратился в набор действий. Купить продукты, нарезать салат, включить телевизор, написать пару дежурных сообщений. Не праздник, а привычка. Как будто он пытался повторить какой‑то сценарий, который когда‑то работал, но давно перестал.
Сергей вспомнил, как в детстве верил, что именно в эту ночь можно загадать что‑то важное, и мир откликнется. В юности он верил, что всё ещё впереди, и праздник — лишь отправная точка. В зрелости стал относиться к этому как к формальности, которую надо отбыть.
Он посмотрел на разбитые игрушки, на коробки с прошлым. В груди стало тихо. Не пусто, а именно тихо.
— Хватит, — сказал он наконец.
Лампочка над головой замигала, и его снова повело куда‑то. На этот раз без рывка, мягко, как если бы кто‑то подхватил его под локоть.
Он очнулся на своей кухне. Кастрюля с оливье по‑прежнему стояла на плите, кот дремал на стуле. За окном темнело, на небе вспыхивали редкие салюты. На столе лежал телефон, рядом — старый космонавт, целый, без трещин.
Сергей долго сидел, глядя на игрушку. Потом встал, пошёл в комнату. У ёлки постоял, прикидывая, куда его повесить. В итоге поднял руку и повесил космонавта почти на самый верх, рядом со звездой. Отступил, посмотрел. Игрушка чуть покачивалась, ловя свет гирлянды.
Он вернулся на кухню, взял телефон. Открыл мессенджер, нашёл чат с дочерью.
«Ты где встречаешь?» — написал он.
Ответ пришёл быстро: «На базе с друзьями. А ты как всегда дома?»
Он задержал пальцы над клавиатурой. Обычно он отвечал: «Да, как всегда», добавлял смайлик, и на этом разговор заканчивался. Сейчас набрал другое: «Дома. Думаю в этом году сделать по‑другому. Если захочешь, можем потом вдвоём куда‑нибудь съездить. Не в праздники, просто так».
Три точки набора сообщения мелькали и исчезали. Потом появилось: «Куда?»
«Не знаю ещё. Можно в горы. Или к морю. Главное — вместе. Подберём время, когда тебе удобно».
Пауза была длиннее. Наконец: «Посмотрим расписание. Было бы круто».
Сергей почувствовал, как что‑то оттаивает. Он набрал ещё: «И давай на Новый год созвонимся не на бегу, а нормально. Без телевизора. Я тебе кое‑что хочу рассказать».
«Ок. Я тоже».
Он положил телефон, налил себе чаю, не вина. Ему не хотелось напиваться в одиночестве под бой курантов. Хотелось быть в сознании.
На следующий день он поехал к матери за пирогом. Дорога была скользкая, во дворах дети лепили снеговиков. В подъезде пахло варёной капустой и стиральным порошком.
Мать открыла дверь в своём домашнем халате, с приподнятой причёской.
— О, явился, — сказала она, но в голосе звучала радость. — За пирогом пришёл или просто так?
— И за пирогом, и просто так, — ответил он.
На кухне у неё стояла маленькая ёлка на табуретке, украшенная старыми игрушками. Среди них он заметил ещё одного космонавта, чуть другого, но родственного.
— Помнишь, — спросил он, кивая на ёлку, — как вы с отцом первый Новый год встречали? В общаге.
Мать удивлённо посмотрела на него.
— С чего это ты вспомнил?
— Да так. Просто интересно.
Она села, поправила очки и начала рассказывать. Про общагу, про одну курицу на всех, про то, как они тогда верили, что всё будет лучше. Он слушал, не перебивая, никуда не торопясь.
— А ты, — вдруг спросила она, — как в этом году встречаешь?
Раньше он бы отмахнулся. Сейчас задумался.
— Спокойно, — сказал он. — Но по‑другому. Без телевизора, без этих… привычных обязательств. Хочу просто… быть. Позвоню тебе, дочке. Может, выйду погулять ночью.
— На мороз? — удивилась мать.
— А что? Раньше мы же гуляли. Салюты смотрели.
Она улыбнулась.
— Гуляли. И ничего, живы.
Он забрал пирог, поцеловал её в щёку. На лестничной площадке задержался, оглянулся на дверь. Вспомнил, как видел её молодой у ёлки, как она смеялась с отцом. В груди было щемящее, но уже не разрывающее чувство.
Дома он убрал часть блюд, которые собирался готовить. Оставил оливье, пирог, мандарины. Выключил телевизор, который с утра бубнил в комнате. Включил музыку — старые песни, которые любили родители, потом что‑то из его юности.
Под вечер позвонила жена. Они говорили спокойно, без упрёков. Обсудили, как дочь доберётся обратно, кто её встретит. В какой‑то момент он сказал:
— Слушай, а ты как встречаешь?
— С подругами, — ответила она. — А ты?
— Дома. Но решил в этом году без привычных ритуалов. Хочу просто… начать по‑другому.
Она помолчала.
— Это хорошо, — сказала. — Может, и мне стоит.
Они попрощались почти тепло. После разговора Сергей ещё долго сидел на диване, глядя на гирлянду. Космонавт наверху поблёскивал, будто подмигивал.
К полуночи он не стал накрывать большой стол. Поставил перед собой тарелку с салатом, кусок пирога, чайник. Налил в бокал немного шампанского, но оставил его нетронутым до боя курантов.
Когда по радио заиграла мелодия перед обращением президента, он не включил трансляцию. Просто вышел на балкон. Во дворе уже хлопали петарды, дети визжали, взрослые смеялись. С неба медленно падал снег, редкий, крупными хлопьями.
Часы на телефоне показывали 23:59. Он открыл мессенджер, набрал сразу два чата: «Мама» и «Дочка».
«Сейчас буду звонить по видео. Включайтесь», — написал он.
Ровно в полночь, когда где‑то вдали пробили куранты, он нажал кнопку вызова. На экране почти одновременно появились два лица: мать в своём халате на кухне, дочь в шумной компании, с гирляндой на шее.
— С Новым годом, — сказал он. — С новым… всем.
Они засмеялись, перекрикивая друг друга, желая здоровья, удачи. Кто‑то из друзей дочери махнул ему рукой в камеру. Мать попросила показать ёлку, он повернул телефон. Космонавт на верхушке блеснул в объективе.
— О, — сказала мать, — наш герой.
— Наш, — согласился он.
После звонка он вернулся в комнату, сел на диван. За окном грохотали салюты, в воздухе висел дым. Он не загадывал никаких грандиозных желаний. Только одно: не прятаться больше от себя и от близких за привычными сценариями.
Он взял бокал, поднял его в сторону ёлки.
— За то, что было, — тихо сказал он. — И за то, что ещё будет. Не как раньше, а как получится. По‑живому.
Выпил немного, поставил бокал на стол. В комнате было тихо, но не пусто. Кот запрыгнул к нему на колени, свернулся клубком.
Сергей откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. В голове мелькали лица: родителей, жены, дочери, самого себя в разных годах. Они не исчезли, не стали легче. Но теперь он чувствовал, что может на них смотреть, не отворачиваясь.
Гирлянда на ёлке мигала мягким светом. Космонавт наверху чуть покачивался, будто готовился к новому полёту. Сергей улыбнулся.
Новый год только начинался. И ему было достаточно того, что у него есть возможность самому сделать несколько других шагов. Небольших, но своих.
Он встал, подошёл к окну. На улице люди обнимались, запускали в небо огненные шары. Где‑то далеко гремела музыка. Сергей прислонился лбом к стеклу, чувствуя его прохладу.
— Ладно, — сказал он себе. — Попробуем.
И в этой простой фразе вдруг оказалось достаточно смысла, чтобы встретить наступивший год спокойно и с тихой уверенностью, что впереди ещё есть время для своих, новых праздников.
Ваше участие помогает выходить новым текстам
Спасибо, что были с этой историей до последней строки. Оставьте своё мнение в комментариях — мы внимательно читаем каждое слово. Если вам хочется помочь каналу расти, поделитесь рассказом с друзьями. А поддержать авторов можно через кнопку «Поддержать». Огромная благодарность всем, кто уже это делает. Поддержать ❤️.