Булочная на углу Московской и Малышева всегда пахла корицей так, будто корицу здесь не просто клали в сдобу, а вываливали мешками в тесто и щедро посыпали прилавки. Я захожу сюда по субботам — иногда за батоном, а чаще за разговором. Впрочем, с кем — никогда не знаешь заранее: булочная как аквариум, где рыбки меняются день ото дня, а вода чуть солоноватая на вкус.
Сегодня очередь тянулась до двери, и я почти развернулась было — но впереди мелькнул знакомый силуэт: женщина в синем пуховике, соседка по лестничной клетке, Надежда Николаевна. Она держала в руке бумажный номерок: тот самый, который отрываешь у входа и потом мнёшь между пальцами. Улыбнулась мне глазами (маска на лице), помахала этим номерком.
— Держите, — протянула она мне бумажку. — Мне всё равно две плюшки взять, я вас потом пропущу.
Я взяла номерок, он был тёплый и чуть влажный — наверное, Надежда Николаевна его уже раз пять перекрутила. На нём кривым фломастером было написано «18».
Очередь двигалась медленно: продавщица жаловалась на кассу («Опять зависла эта ваша техника!»), кто-то выбирал между багетом и кирпичиком, кто-то пытался вспомнить, есть ли дома молоко. Я рассматривала витрину: маковые булочки лежали ровно в ряд, как солдаты перед парадом; ватрушки чуть расползлись в стороны. За стеклом отражались лица — полупрозрачные, как тени.
Позади меня кто-то тихо выругался:
— Да что ж это такое… Уже полчаса стою!
Обернулась: мужчина лет шестидесяти в куртке цвета мокрого асфальта; лицо суровое, но глаза светлые. Он заметил мой взгляд:
— Извините. Это я так… для себя.
В этот момент к входу подошёл ещё один человек — худощавый парень в шарфе с лисьими мордами. Он оглядел очередь и спросил:
— А номерки-то где? Я что-то не вижу.
Надежда Николаевна бодро встряла:
— А их уже почти нет! Там у двери последние были.
Парень пошёл к стойке, порылся в коробке и вернулся с унылой бумажкой «22».
— Ну вот, теперь ждать час…
Все вздохнули сочувственно. Я взглянула на свой номер — у меня был шанс получить хлеб раньше него. Но тут из-за спины появилась женщина лет сорока с розовой сумкой и громким голосом:
— Простите! У меня двадцать первый. Можно пройти?
Мужчина в мокрой куртке посмотрел на неё строго:
— А по очереди?
Женщина вспыхнула:
— Но у меня же номер!
Надежда Николаевна вмешалась примирительно:
— Давайте по номерам. А то тут без драки никак…
Я почувствовала себя участницей странного спектакля: каждый держит свой реквизит (номерок), говорит реплики и смотрит на публику вокруг. Витрина стала сценой — за ней хозяйничали две продавщицы: молодая (с косичкой) и пожилая (с серьёзным лицом). Молодая ловко накладывала пирожки в пакеты и подмигивала детям; пожилая сосредоточенно резала батоны.
Очередь двигалась рывками: то кого-то узнают старые знакомые («Ой, Марина Петровна! Вы ли это?»), то начинается спор о сдаче («Девушка, вы мне пятёрку не додали!»). Каждый раз после короткой перепалки наступало странное облегчение — будто воздух становился легче.
Я смотрела на людей вокруг: кто-то держал номерок обеими руками, словно амулет; кто-то сунул его за обложку паспорта; кто-то просто засунул в карман и забыл. Мой мятый «18» грел ладонь — будто талисман от суеты.
Наконец подошла моя очередь. Протягивая бумажку продавщице (молодой), я вдруг почувствовала лёгкое сожаление: прощаюсь не только с номерком, но и со своим местом на этой сцене. Продавщица улыбнулась глазами:
— Что вам?
Я заказала два багета и ватрушку с творогом (для себя) — потом нерешительно добавила:
— И… одну плюшку для Надежды Николаевны.
Она стояла у выхода, болтая по телефону. Когда я вручила ей пакетик с плюшкой, она удивилась:
— Ой! Зачем же?..
Я пожала плечами:
— Просто так.
Она расцвела невидимой улыбкой под маской:
— Спасибо!
С улицы тянуло мартом: влажный асфальт, тополиные почки прорывались сквозь усталую зиму… Я шла домой мимо витрины булочной и вдруг поняла: сейчас самое время сделать ещё один маленький шаг — тот самый звонок маме, который я откладывала всю неделю.
Телефон дрожал в руке вместе с пакетом багетов. Гудки шли долго; наконец раздался знакомый голос — усталый, но ласковый:
— Алло?
Я сказала что-то простое: спросила о здоровье, о погоде у них за городом… Мы говорили минут десять — о пирогах с капустой (она обещала рецепт), о кошке-соседке («Опять спит на батарее»), о том, как быстро весна подходит к порогу.
Когда разговор закончился, я заметила у себя в пальто комок бумаги — тот самый помятый номерок «18». Видимо, продавщица его не забрала или я сама не отдала по рассеянности. Он был уже почти стертым от тепла рук.
Дома я положила его рядом с чашкой чая и подумала: может быть, иногда самые обычные очереди становятся местом для маленького чуда — если позволить себе выйти из роли зрителя и сделать первый шаг.
Как помочь проекту
Ваши лайки и слова — лучшая обратная связь. Донат в Дзене — безопасная встроенная функция — помогает готовить следующий вечерний текст. Поддержать ❤️.