Место, где пахнет горячим хлебом

Когда я увидела объявление о сокращении, ни одна мышца на лице не дрогнула. Я давно подозревала: отделу бухгалтерии на такой фирме осталось недолго. Всё автоматизируют, данные сами друг друга считают, зарплаты начисляются по щелчку — а я, Марина Николаевна Тимофеева, сижу между компьютером и шкафом с папками, словно артефакт эпохи бумажных документов.

«Благодарим за вклад», — сказал директор. В конверте лежала компенсация, на которую хватило бы на две путёвки в санаторий и тёплый халат.

Но вместо санатория я купила себе ноутбук. Не тонкий и модный, как у молодых, а тяжёлый, с клавишами, которые приятно щёлкают — чтобы чувствовать: работаешь. Поставила его дома на кухонный стол, рядом с кактусом и чашкой для ложек. Открыла расписание бесплатных онлайн-курсов: «Программирование для начинающих», «Python с нуля», «Data Science для гуманитариев». Гуманитарий я или нет — вопрос философский, но от слова «начинающих» почему-то стало легче.

Дальше следовало решить: рискнуть и записаться на курс или поискать что-то попроще — например, курсы вязания. Но вязание я освоила ещё в восьмом классе, а вот программирование…

Вечером написала заявление в Центр занятости. Там же увидела баннер: «Переподготовка для взрослых специалистов». Чуть ниже — фотография молодого человека в толстовке и подпись: «Кирилл Воронов. Руководитель курса». На вид лет двадцать пять. Я мысленно представила нашу первую встречу: он задаёт вопросы про опыт работы, а я рассказываю про налоговые вычеты и ведение кассовой книги в девяностых.

В первый учебный день Кирилл появился на экране в прямом эфире — приветливо помахал рукой:

— Добрый вечер! Рад видеть новых коллег!

Коллег? Я усмехнулась: единственный коллега со стороны IT в моей жизни до этого был принтер, который регулярно зажёвывал бумагу.

В комнате было темно, свет исходил только от экрана ноутбука. Сын бы сказал: Мама, ты как хакер из фильмов — но сын уехал на Дальний Восток уже год назад и такие вещи теперь не комментирует.

— Курс построен так, чтобы вы не боялись ошибаться! — бодро говорил Кирилл.

Я невольно огляделась по сторонам: вдруг кто-то увидит мои ошибки?

Первые задания были похожи на шарады: «Напишите программу, которая считает сумму чисел от одного до ста». Я открыла редактор кода и уставилась на мигающий курсор. Казалось, экран приглашает сыграть в шахматы с чем-то неизвестным.

На второй неделе Кирилл устроил практикум в Zoom.

— Марина Николаевна, расскажите о своей задаче!

— Э-э… Ну… Можно ли сделать так, чтобы программа не просто считала сумму чисел, а ещё сохраняла результат в отдельный файл?

Кирилл улыбнулся:

— Великолепно! Уже мыслите как разработчик.

В чате начали появляться сообщения от других студентов:

«Тоже хочу попробовать!»
«А можно ещё научиться работать с таблицами?»

Среди них были совсем юные — кто-то писал со смартфона во время перемены.

Через месяц я перестала бояться пробовать новое. Если программа не работала — искала ошибку в коде сама или спрашивала у Кирилла:

— У меня всё опять красное!
— Это не страшно. Ошибки любят всех одинаково!

Иногда приходилось сидеть допоздна. За окном темнело, только экран освещал клавиатуру и моё лицо; вокруг тишина, соседи давно спят. Я думала о том, что пятьдесят два года — возраст не для старта чего-то нового. Но страх постепенно уступал место азарту.

Однажды вечером Кирилл пригласил всех на онлайн-хакатон:

— Кто хочет попробовать свои силы — собираем команды!

Я нажала кнопку «участвовать» не раздумывая. Моими напарниками стали двадцатилетний Илья (студент-математик) и сорокалетняя Лена (бывшая учительница физики). Нашей задачей было придумать идею стартапа для социальной сферы и реализовать прототип за два дня.

Мы созванивались по вечерам:

— Марина Николаевна, а вы разбирались когда-нибудь с веб-сервисами?
— Нет… но могу попробовать разобраться.
— Тогда давайте возьмём раздел оплаты на себя с Ильёй!
— Согласна! А я попробую сделать автоматическое формирование отчёта по проекту — это уж точно близко к моему бухгалтерскому прошлому.

За ночь я прочитала три статьи о Flask и посмотрела видеоуроки Кирилла по созданию веб-приложений. Экран светился особенно ярко — будто подбадривал меня: Давай! Глаза уставали раньше головы, но я продолжала печатать код, пока руки не начинали путаться в клавишах.

На защите проекта Кирилл дал слово нашей команде:

— Представляет Марина Николаевна!

Я включила микрофон:

— Наш сервис поможет многодетным семьям быстро получать документы для льгот онлайн…

Пока рассказывала о логике приложения (пусть и не идеально описывала функции), чувствовала себя не бухгалтером из прошлого века, а человеком из настоящего. Команда поддерживала меня смайликами и аплодисментами в чате.

После хакатона мне написали сразу трое однокурсников:

«Вы классно объяснили! Можно спросить про отчётность?»
«Марина Николаевна, спасибо за помощь!»
«Если будете продолжать изучать Python — зовите!»

Появилось странное ощущение: будто мой возраст стал преимуществом. Мне доверяли как взрослому человеку, а я училась у молодых видеть простые решения там, где раньше искала сложные схемы.

Однако энтузиазм иногда сталкивался с реальностью. На собеседовании в небольшой IT-фирме меня спросили:

— А как вы относитесь к переработкам?
Я честно ответила:
— Если задача интересная — могу засидеться до ночи. Но кофе пить перестану после семи вечера: давление шалит.

Собеседник улыбнулся неловко; видно было — не ожидал такой искренности от кандидата моего возраста. Работу мне не предложили; через неделю пришёл отказ без подробностей.

Я расстроилась ровно на час — потом открыла IDE и продолжила писать код для своего мини-проекта: электронная домашняя бухгалтерия с симпатичными диаграммами расходов.

В какой-то момент перестала воспринимать экран просто как источник света или инструмент поиска ошибок. В тёмной комнате он стал окном наружу: туда, где обсуждают идеи без оглядки на возраст и должности; где командная строка — площадка для экспериментов; где люди знакомятся благодаря строкам кода через полмира друг от друга.

Весной организовали онлайн-встречу выпускников первого потока курса Кирилла. Кто-то уже устроился стажёром в крупную компанию, кто-то открыл маленький проект для соседей; я поделилась историей запуска своего сайта учёта расходов для пенсионеров.

Кирилл подвёл итоги:

— Все мы однажды делаем первый шаг вне привычной зоны комфорта. Это всегда немного страшно…

Я смотрела на своё отражение в экране: волосы чуть серебристые у висков, под глазами тонкие морщины, но взгляд твёрдый и внимательный к деталям интерфейса новой жизни.

Сын прислал голосовое сообщение:

«Мама! Видел твой сайт! Ты крутая!»

Я улыбнулась экрану — теперь уже по-настоящему как коллеге по цеху. В этот вечер светящийся прямоугольник посреди комнаты казался маяком: больше не пугает темнота вокруг, если знаешь свой следующий шаг вперёд.

Когда меня принимали на работу в благотворительный склад, никто не спрашивал, умею ли я различать кашемир от акрила или пришивать пуговицы ровно. Спрашивали другое: буду ли я брать вещи себе, если попадётся что-то хорошее. Я ответила честно: мне своего хватает, да и фасон у вашей благотворительности не совсем мой. Посмеялись и взяли меня на оформление и сортировку.

Работа была такая, что если не задумываться о смысле, день пролетал незаметно: мешки вещей, коробки с посудой, иногда книги — в основном брошенные романы с пожелтевшими страницами и одинокими закладками. Но зима — время большого поступления: кто-то избавляется от старых курток, кто-то приносит пакеты с детскими ботинками, явно пережившими двух-трёх детей.

В этот четверг я как раз рылась в новом поступлении из чьей-то опустевшей гардеробной, когда наткнулась на странную коробку. В ней были аккуратно сложены свитера (пахли они стиральным порошком), несколько шарфов и три пары носков. На каждом из свитеров висел картонный ценник: нарисованный чёрным маркером ноль и ни слова больше. Я не сразу сообразила, что это значит. Обычно мы ставим символическую цену или пишем «даром». Но тут был именно ноль — аккуратный овал на белом фоне.

Я позвала Ларису Николаевну из приёмки:

— Смотри, что за чудо? Почему ноль?

Та только плечами пожала:

— Может, годится для макулатуры? Или шутник какой-то из волонтёров.

Я решила разобраться сама. Перебрала всю коробку: вещи приличные, без дырок и пятен. На одном из шарфиков даже осталась бирка магазина — видимо, забытый подарок. Взяла один ценник в руки — картон плотный, дырка пробита дыроколом аккуратно по центру, ленточка синяя.

Чуть позже выяснилось: проблема массовая. В углу склада нашлась ещё одна коробка с такими же нулевыми ярлыками. А потом ещё пара вещей на полках — те же самые нули вместо цены или надписи «бесплатно».

Я решила проверить систему маркировки. У нас была старая этикетировочная машинка — металлическая штука с барабанчиком цифр и чернильной подушечкой внутри. Захожу на склад к Олегу:

— Олег Сергеевич, машинка не барахлит?

Он посмотрел на меня поверх очков:

— А что случилось?

— Ценники с нулями пошли. Прямо партия целая.

Олег тяжело вздохнул:

— Это Оля из волонтёров балуется. Она говорила: «Если вещь совсем никому не нужна — пусть будет ноль». Я её просил нормальные ставить, а она про свой «нулевой фонд» шутит.

Оля была студенткой филфака. Всегда ходила с блокнотом и шариковой ручкой за ухом. Я нашла её у кофейного автомата — она как раз пыталась выудить из него стаканчик за десять рублей.

— Ты зачем на вещи нули цепляешь?

Она улыбнулась:

— А вдруг кто-то подумает: «Раз уж ценник есть, значит вещь чего-то стоит»? А тут — ноль! Это как приглашение взять без оглядки.

Я хотела было возразить, но промолчала. В конце концов, действительно странно — у нас есть вещи «даром», но ноль почему-то смущает людей больше.

В тот же день пришла женщина лет сорока пяти — Надежда Николаевна. Она выбирала одежду для себя и сына-подростка. Увидела свитер с тем самым нулём и замялась:

— Это ошибка? Или его нельзя брать?

Я объяснила ситуацию как могла:

— Можно брать. Просто решили вот так маркировать особо свободные вещи.

Она долго держала свитер в руках, потом повесила обратно:

— Некрасиво как-то… Ноль будто говорит: я никому не нужен.

Я проводила её взглядом и задумалась: а правда ли мы сами придаём этим ярлыкам слишком много значения?

На следующей неделе к нам зачастили новые лица — переселенцы из соседнего района после пожара в общежитии. Среди них была молодая пара с младенцем; мальчик лет семи по имени Тимофей; бабушка в розовой шапке с вышивкой; ещё несколько людей постарше.

Я увидела Тиму возле нулевой полки — там мы теперь складывали все вещи из той партии. Он вертел рукав свитера с ценником-ноликом:

— Это бесплатное?

— Да, бери если нравится.

Он осторожно снял ценник и сунул его мне в ладонь:

— Можно я маме подарю? А то у нас всё без подарков последнее время…

Я кивнула:

— Конечно можно.

С того дня Тимофей стал захаживать чаще обычного — иногда просто поговорить о погоде или о том, сколько машин проехало по дороге утром («Двадцать три! Я считал!»). Иногда он приносил мне фантики от конфет или смешные камушки из кармана.

В перерывах я смотрела на стопку оставшихся ценников-ноликов и думала: может быть, дело вовсе не в них? Может быть, мы сами добавляем этим знакам свой смысл? Для кого-то этот ноль — приглашение взять то, что нужно; для кого-то напоминание о пустоте; а для кого-то просто смешная цифра на картонке.

Через пару недель начальство решило провести ревизию: посмотреть, что залеживается дольше всего. Оказалось — именно та самая партия «нулевых» вещей лежит хуже прочих; люди обходят стороной или берут только когда совсем прижмёт нужда.

Я предложила эксперимент: убрать с этих вещей ценники вовсе или подписать короткое «Возьмите» вместо числа.

Лариса Николаевна согласилась попробовать неделю-другую.

Через три дня пришла Надежда Николаевна со своим сыном Артёмом:

— У вас тут вещи новые появились?

Я показала ей бывший «нулевой» свитер уже без ярлыка:

— Вот этот вам подойдёт?

Она улыбнулась, впервые за всё наше знакомство:

— Как раз к моей юбке цвет подходит…

Тимофей тем временем вертелся возле стеллажа с игрушками; он выбрал плюшевого зайца без уха и спросил:

— А ему тоже нужен ценник?

Я рассмеялась:

— Пусть будет просто так!

Вечером я задержалась на складе дольше обычного. Пока мыла кружку у раковины (чай всегда пьём из кружек без ручек — такие подарили волонтёры), услышала шаги Олега Сергеевича:

— Ну что думаешь про эти нули?

Я взяла один оставшийся ценник со стола и покрутила в пальцах:

— Думаю теперь иначе… Иногда пустое место лучше любой цифры. Пусть люди сами решают цену тому, что берут.

Он кивнул и ушёл к себе в кабинет — наверняка считать ведомости или ругаться на очередную партию детских комбезов без молний.

На следующий день я принесла домой тот самый последний картонный ценник-нолик. Приклеила его магнитом к холодильнику рядом с расписанием аптек и списком продуктов. Муж спросил вечером:

— Что это за новый сувенир такой?

Я ответила честно:

— Напоминание о том, что не все пустоты одинаковы… Иногда то, чего нет, важнее всего остального.

Он пожал плечами и пошёл ставить чайник, а я смотрела на этот ноль на белой картонке и вдруг почувствовала тёплое спокойствие: пусть будет так — иногда цена отсутствия выше любой суммы.

---

Если хочется поддержать

Поделитесь впечатлением в комментариях и поставьте сердечко в Дзене — так история найдёт читателей. Донаты в Дзене — безопасный способ поддержать новые выпуски. Поддержать ❤️.

Булочная на углу Московской и Малышева всегда пахла корицей так, будто корицу здесь не просто клали в сдобу, а вываливали мешками в тесто и щедро посыпали прилавки. Я захожу сюда по субботам — иногда за батоном, а чаще за разговором. Впрочем, с кем — никогда не знаешь заранее: булочная как аквариум, где рыбки меняются день ото дня, а вода чуть солоноватая на вкус.

Сегодня очередь тянулась до двери, и я почти развернулась было — но впереди мелькнул знакомый силуэт: женщина в синем пуховике, соседка по лестничной клетке, Надежда Николаевна. Она держала в руке бумажный номерок: тот самый, который отрываешь у входа и потом мнёшь между пальцами. Улыбнулась мне глазами (маска на лице), помахала этим номерком.

— Держите, — протянула она мне бумажку. — Мне всё равно две плюшки взять, я вас потом пропущу.

Я взяла номерок, он был тёплый и чуть влажный — наверное, Надежда Николаевна его уже раз пять перекрутила. На нём кривым фломастером было написано «18».

Очередь двигалась медленно: продавщица жаловалась на кассу («Опять зависла эта ваша техника!»), кто-то выбирал между багетом и кирпичиком, кто-то пытался вспомнить, есть ли дома молоко. Я рассматривала витрину: маковые булочки лежали ровно в ряд, как солдаты перед парадом; ватрушки чуть расползлись в стороны. За стеклом отражались лица — полупрозрачные, как тени.

Позади меня кто-то тихо выругался:

— Да что ж это такое… Уже полчаса стою!

Обернулась: мужчина лет шестидесяти в куртке цвета мокрого асфальта; лицо суровое, но глаза светлые. Он заметил мой взгляд:

— Извините. Это я так… для себя.

В этот момент к входу подошёл ещё один человек — худощавый парень в шарфе с лисьими мордами. Он оглядел очередь и спросил:

— А номерки-то где? Я что-то не вижу.

Надежда Николаевна бодро встряла:

— А их уже почти нет! Там у двери последние были.

Парень пошёл к стойке, порылся в коробке и вернулся с унылой бумажкой «22».

— Ну вот, теперь ждать час…

Все вздохнули сочувственно. Я взглянула на свой номер — у меня был шанс получить хлеб раньше него. Но тут из-за спины появилась женщина лет сорока с розовой сумкой и громким голосом:

— Простите! У меня двадцать первый. Можно пройти?

Мужчина в мокрой куртке посмотрел на неё строго:

— А по очереди?

Женщина вспыхнула:

— Но у меня же номер!

Надежда Николаевна вмешалась примирительно:

— Давайте по номерам. А то тут без драки никак…

Я почувствовала себя участницей странного спектакля: каждый держит свой реквизит (номерок), говорит реплики и смотрит на публику вокруг. Витрина стала сценой — за ней хозяйничали две продавщицы: молодая (с косичкой) и пожилая (с серьёзным лицом). Молодая ловко накладывала пирожки в пакеты и подмигивала детям; пожилая сосредоточенно резала батоны.

Очередь двигалась рывками: то кого-то узнают старые знакомые («Ой, Марина Петровна! Вы ли это?»), то начинается спор о сдаче («Девушка, вы мне пятёрку не додали!»). Каждый раз после короткой перепалки наступало странное облегчение — будто воздух становился легче.

Я смотрела на людей вокруг: кто-то держал номерок обеими руками, словно амулет; кто-то сунул его за обложку паспорта; кто-то просто засунул в карман и забыл. Мой мятый «18» грел ладонь — будто талисман от суеты.

Наконец подошла моя очередь. Протягивая бумажку продавщице (молодой), я вдруг почувствовала лёгкое сожаление: прощаюсь не только с номерком, но и со своим местом на этой сцене. Продавщица улыбнулась глазами:

— Что вам?

Я заказала два багета и ватрушку с творогом (для себя) — потом нерешительно добавила:

— И… одну плюшку для Надежды Николаевны.

Она стояла у выхода, болтая по телефону. Когда я вручила ей пакетик с плюшкой, она удивилась:

— Ой! Зачем же?..

Я пожала плечами:

— Просто так.

Она расцвела невидимой улыбкой под маской:

— Спасибо!

С улицы тянуло мартом: влажный асфальт, тополиные почки прорывались сквозь усталую зиму… Я шла домой мимо витрины булочной и вдруг поняла: сейчас самое время сделать ещё один маленький шаг — тот самый звонок маме, который я откладывала всю неделю.

Телефон дрожал в руке вместе с пакетом багетов. Гудки шли долго; наконец раздался знакомый голос — усталый, но ласковый:

— Алло?

Я сказала что-то простое: спросила о здоровье, о погоде у них за городом… Мы говорили минут десять — о пирогах с капустой (она обещала рецепт), о кошке-соседке («Опять спит на батарее»), о том, как быстро весна подходит к порогу.

Когда разговор закончился, я заметила у себя в пальто комок бумаги — тот самый помятый номерок «18». Видимо, продавщица его не забрала или я сама не отдала по рассеянности. Он был уже почти стертым от тепла рук.

Дома я положила его рядом с чашкой чая и подумала: может быть, иногда самые обычные очереди становятся местом для маленького чуда — если позволить себе выйти из роли зрителя и сделать первый шаг.

---

Как помочь проекту

Ваши лайки и слова — лучшая обратная связь. Донат в Дзене — безопасная встроенная функция — помогает готовить следующий вечерний текст. Поддержать ❤️.

Когда я лежала под капельницей, слушая, как в коридоре шаркают тапки санитарки, мне казалось, что всё важное теперь будет происходить где-то за пределами моей квартиры. Но вот уже три недели как я снова дома. И никакой торжественности: кастрюля на плите, посуда в раковине, серые окна. Только браслет на запястье — тот самый, который считает шаги — теперь напоминает о том времени чаще, чем хотелось бы.

Я не хотела его покупать. Это был подарок от Саши на прошлый день рождения: «Чтобы за собой следила», — сказал он тогда, не глядя мне в глаза. Я усмехнулась: «Чтобы ты знал, сколько я по квартире хожу?» Он пожал плечами. Тогда я ещё не понимала, как эти шаги станут чем-то большим, чем просто цифры.

Сейчас утро начинается с того, что я смотрю на браслет. Саша уже ушёл на работу; он выходит тихо, чтобы не разбудить меня — привычка осталась со времён болезни. Я слышу его осторожные шаги по коридору и кухне — будто он идёт по заледенелому пруду — и думаю: раньше я не замечала этого ритма.

Первые недели после выписки я считала свои шаги как маленькие победы: от кровати до ванной — двадцать два, до кухни — тридцать восемь. Иногда останавливалась на полпути — не потому что устала, а чтобы послушать: как гудит холодильник, как за стеной хлопают дверью соседи. Мой ритм стал медленным и осторожным. Мне казалось, что я иду по дому заново: трогаю край стола и удивляюсь его шероховатости, подолгу задерживаю руку на батарее в прихожей.

Однажды утром заметила трещинку на ремешке браслета — тонкую полоску возле застёжки. Браслет покупали летом; тогда он казался вечным. Теперь полоска стала напоминанием: всё меняется медленно и незаметно. Я провела пальцем по ремешку — кожа чуть холодная — и подумала: может быть, пора снять его? Но оставила на руке.

В обед звонит мама:
— Как ты там? Ешь хорошо?
Я отвечаю честно:
— Получше. Даже суп сварила.
Она спрашивает про таблетки и давление; я слушаю её голос и вдруг ловлю себя на том, что считаю слова в её репликах — словно подбираю ритм для своего движения по квартире.

Днём Саша присылает сообщение: «Буду поздно. Вечером разогрей себе что-нибудь». Я вижу синюю галочку — значит, прочитал моё «спасибо» — и чувствую привычную смесь благодарности и досады: снова одна весь вечер. Потом думаю — а ведь раньше меня это не тревожило. Теперь пустые комнаты кажутся слишком большими.

Я беру кружку с чаем и медленно прохожу из кухни в гостиную. В зеркале мелькает моё отражение: чуть сутулая женщина в мягком халате с распущенными волосами. Шаги отражаются в браслете сухими цифрами; я смотрю на них и вспоминаю недавнюю больницу — как считала шаги до душа по коридору с облупленными стенами.

Во второй половине дня приходит Света с работы:
— Ну что, хозяйка? Как дела?
Она снимает сапоги у двери (я слышу их тяжёлый звук), ставит пакет с фруктами на стол. Мы говорим о погоде, о том, кто заболел в офисе, как её сын снова порвал штаны во дворе.
— Ты знаешь, — говорит она вдруг тише, — мне кажется, ты стала другая.
Я улыбаюсь:
— Какая же?
Она смотрит внимательно:
— Спокойнее… Или нет — внимательнее к себе.
Я улыбаюсь ещё шире; это правда.

После ухода Светы включаю радио фоном — человеческие голоса заполняют квартиру теплом. Делаю несколько кругов по комнате: от окна до двери и обратно. Раньше я бегала туда-сюда машинально; теперь каждое движение наполнено смыслом. Я чувствую под ногами старую скрипучую доску у шкафа; даже этот знакомый звук будто поддерживает меня.

Вечером Саша приходит усталый:
— Ты ужинала?
Я киваю:
— Да-да, всё хорошо.
Он снимает куртку медленно (плечо ещё болит после недавнего падения), бросает взгляд на мой браслет:
— Много сегодня набрала?
Я смеюсь:
— Достаточно для марафона между диваном и плитой.
Он улыбается устало; мы садимся рядом на кухне молча, просто держимся за руки пару минут.

Ночью просыпаюсь от того, что кто-то ходит по квартире. Через секунду понимаю: это Саша идёт пить воду. Его шаги тихие, тёплые; я считаю их про себя — пять до кухни, шесть обратно мимо спальни. Странно: раньше такие звуки раздражали меня ночью; сейчас наоборот хочется удостовериться — всё ли хорошо у него.

Перед сном снова смотрю на браслет. Трещинка чуть увеличилась; она похожа на мелкую морщинку у глаза человека, который часто улыбается. Я провожу по ней пальцем и думаю о том, как мы меняемся вместе с нашими привычками: сначала мы просто двигаемся из угла в угол ради дел или усталости; потом начинаем слышать друг друга сквозь эти шаги.

Наутро я надеваю халат (он пахнет порошком), подхожу к окну и открываю форточку. Свежий воздух сразу наполняет комнату звоном улицы; где-то далеко лает собака. Я делаю первый круг по квартире за день — неспешно, но увереннее вчерашнего. Смотрю на браслет: цифры уже не так важны; главное — ощущение присутствия в каждом движении.

Завтра я наконец выберу новый ремешок: этот трещиноватый пора заменить. Но сегодня оставлю всё как есть — пусть ещё немного побудет со мной напоминанием о том времени, когда простые шаги стали началом моей новой жизни.

---

Если хочется поддержать

Спасибо, что дочитали. Лайк и короткий комментарий в Дзене очень поддерживают, а донат — безопасная встроенная опция — помогает писать чаще. Поддержать ❤️.