Она отодвинула от края стола тарелку с остывшей гречкой и села ровнее. Телевизор в комнате бубнил про концерт, по экрану мелькали блёстки и ведущие, но звук был убавлен почти до нуля. На кухне тикали часы, стрелка приближалась к полуночи.
Анна Петровна положила перед собой чистый лист в клетку, поверх — свои толстые очки в пластиковой оправе. Ручка, подаренная сыном на прошлый Новый год, лежала рядом. Она щёлкнула колпачком и почувствовала знакомый укол тревоги, будто сейчас сдаёт экзамен.
Ну что, старуха, — подумала она, — пиши. Раз обещала себе.
Идея письма пришла ей неделю назад, когда она увидела по телевизору психолога, который советовал писать себе послания в будущее. Тогда это показалось чем‑то почти детским, но зацепило. Теперь, в этой тишине, мысль уже не казалась смешной.
Она наклонилась, прижала бумагу ладонью, чтобы та не дрожала, и вывела вверху: «31 декабря 2024 года. Письмо себе на следующий Новый год».
Рука подрагивала, но буквы получались ровные, аккуратные. Она привыкла к аккуратности ещё в бухгалтерии, где проработала тридцать лет.
«Здравствуй, Анна, которой 73», — написала она и остановилась.
Цифра «73» уколола. Сейчас ей было 72, и она всё ещё иногда вздрагивала, когда вспоминала эту цифру. В голове до сих пор жила какая‑то другая, поменьше.
Она прислушалась к себе. В животе тянуло от голода и волнения, спина ныла после дневной уборки. Сердце билось ровно, но где‑то глубоко поднимался знакомый страх: а будет ли оно так же биться через год.
Она снова наклонилась к листу.
«Я очень надеюсь, что ты жива и можешь это читать. Что ты ходишь сама, без палочки. Что у тебя не отнялась рука и не отказали ноги. Что ты не лежишь в больнице и не сидишь у кого‑то на шее…»
Она перечитала написанное и поморщилась. Слишком мрачно. Но переписывать не стала. Это же честно.
«Я хочу, чтобы ты не стала обузой детям. Чтобы ты сама ходила в магазин, сама оплачивала коммунальные, сама разбиралась с лекарствами. Чтобы не звонила им по десять раз в день с пустяками».
Она отложила ручку и посмотрела на телефон, лежащий на подоконнике. Дочка позвонила час назад из другой страны, торопливо, между делами, показала по видеосвязи ёлку и внучку в блёстках. Сын написал сообщение: «Мам, с Новым годом заранее, мы у друзей, завтра позвоню». Она ответила смайликом и сердцем, как её научили.
«Чтобы не приставала к ним со своим одиночеством», — дописала она и выдохнула.
Слово «одиночество» повисло в воздухе, тяжёлое, как камень. Она оглядела кухню. На стуле висел её домашний халат, на батарее сушились шерстяные носки. На столе стояли две тарелки: одну она всё равно поставила напротив, по привычке, хотя давно знала, что никто не зайдёт «на минутку». Так спокойнее.
Она перевела взгляд обратно на лист.
«За этот год ты должна, — она подчёркнуто вывела это слово, — должна научиться жить правильно. Ходить не меньше получаса в день. Бросить есть на ночь. Перестать жаловаться на давление всем подряд. Найти себе какое‑то дело. Может быть, пойти на гимнастику для пожилых или в клуб по интересам. Больше общаться с людьми, а не сидеть в четырёх стенах. Быть спокойной, доброй, не ворчать, не лезть к детям с советами. Быть лёгкой старушкой, с которой приятно общаться».
Она перечитала абзац и почувствовала, как внутри что‑то сжимается. «Лёгкой старушкой» — прозвучало как из рекламы. Но именно так она представляла себе идеал: аккуратная, улыбается, не тянет одеяло на себя, не болеет, не мешает.
Она дописала ещё:
«И ещё, пожалуйста, не бойся будущего. Не сиди и не жди, что вот‑вот случится что‑то плохое. Ходи к врачам вовремя. Пей таблетки, как положено. Но не читай бесконечно про болезни в интернете. Не звони дочери каждый раз, когда кольнёт в боку. Ты взрослая, ты можешь сама справиться».
Рука устала. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. В коридоре тихо тикали ещё одни часы, те, что ей подарили на пенсию. В комнате беззвучно шёл концерт, артисты открывали рты в немой песне.
Она дописала внизу: «Пусть в следующем году у тебя будет хотя бы одна подруга, с которой можно выпить чай и поговорить. И пусть ты не будешь всё время чувствовать себя лишней». Подчеркнула «лишней» дважды, потом стёрла один штрих.
Подписалась: «Анна, 72».
Сложила лист пополам, потом ещё раз. Нашла в ящике стола конверт с остатками старого новогоднего рисунка, сунула туда письмо. На конверте написала: «Открыть 31.12.2025» и подержала надпись перед глазами, будто проверяя, верит ли сама, что доживёт.
Потом встала, пошла в комнату и засунула конверт в ящик серванта, между стопкой старых открыток и пачкой фотографий. Закрыла дверцу, повернула ключ.
Когда по телевизору начали отсчёт до полуночи, она стояла у окна с бокалом шампанского и смотрела, как во дворе кто‑то запускает фейерверки. Она прижала ладонь к груди, чувствуя, как сердце отбивает свой ритм, и шепнула в темноту:
— Ну давай, год. Только не очень сильно, ладно?
***
Через год она нашла конверт, когда искала старые квитанции. Была середина декабря, ещё не совсем праздник, но в магазинах уже продавали мандарины пирамидками, а во дворе рабочие устанавливали каркас под будущую ёлку.
Анна Петровна сидела на полу в комнате, рядом стояла открытая коробка с бумагами. Она перебирала папки с надписями «Счета», «Медицина», «Документы», пытаясь навести порядок перед тем, как придёт социальный работник помогать оформлять компенсации за лекарства.
Конверт выскользнул из старой папки с открытками и упал ей на колени. Она узнала свой почерк сразу. Сердце на мгновение сбилось с ритма.
«Открыть 31.12.2025».
— Ну надо же, — тихо сказала она вслух.
До этой даты оставалось ещё две недели. Она посидела, глядя на цифры. В голове мелькнула мысль: положить обратно, дождаться дня, как планировала. Но любопытство уже расправило плечи.
— Какая разница, — пробормотала она. — Две недели туда, две сюда.
Она поднялась, опираясь рукой о край дивана, и села к столу. Конверт положила перед собой. Ногти на руках были аккуратно подстрижены, но на большом пальце виднелась полоска йода: недавно порезалась, открывая банку с огурцами.
Она разорвала край конверта и вытащила сложенный лист. Бумага чуть пожелтела по сгибам. Она развернула и увидела своё обращение: «Здравствуй, Анна, которой 73».
— Семьдесят три, — повторила она вслух и вслушалась в это число.
За год оно стало привычнее. Она уже называла его врачу без внутреннего спотыкания. Но всё равно иногда удивлялась, когда видела в зеркале лицо с мягкими складками у рта и сеточкой морщин вокруг глаз.
Она начала читать.
«Я очень надеюсь, что ты жива и можешь это читать. Что ты ходишь сама, без палочки…»
Она машинально посмотрела в сторону коридора, где у стенки стояла трость. Чёрная, с резиновой ручкой, купленная весной, когда она упала на лестнице у поликлиники.
Тогда было скользко, она спешила на приём к кардиологу, держала в руках пакет с анализами и, выходя, оступилась. Ударилась боком, сильно ушибла бедро. В приёмном покое её оставили на пару часов, сделали снимок: кости целы, но врач строго сказал:
— Вам бы, Анна Петровна, трость. И по лестницам помедленнее.
Она тогда расплакалась прямо в коридоре. Трость казалась чем‑то постыдным, как знак, что она «совсем старая». Но потом, когда боль не проходила и нога подламывалась, купила. В аптеке, где продавали ещё и ортопедические стельки.
Сейчас, читая своё прошлогоднее «без палочки», она почувствовала, как в груди поднимается стыд, будто она не справилась с заданием.
«…чтобы у тебя не отнялась рука и не отказали ноги. Чтобы ты не лежала в больнице и не сидела у кого‑то на шее…»
Она вспомнила апрель. Тогда у неё поднялось давление так, что затошнило и закружилась голова. Соседка снизу, Зоя Николаевна, которую она до этого знала только по коротким разговорам в лифте, вызвала скорую. В больнице она провела пять дней. Лежала в палате на четыре человека, слушала чужие истории про операции и внуков. Дочь прилететь не смогла, только звонила каждый день. Сын заехал один раз, привёз фрукты и зарядку для телефона, говорил виноватым тоном, что на работе завал.
Она тогда впервые за много лет позволила себе ничего не делать. Просто лежать, смотреть в потолок и считать капли в системе. И впервые за долгое время почувствовала, что мир не рушится от того, что она не контролирует каждую мелочь.
«Чтобы ты сама ходила в магазин, сама оплачивала коммунальные, сама разбиралась с лекарствами…»
Она усмехнулась. Вспомнила, как летом сын установил ей приложение на телефон, где можно было оплачивать счета. Она сначала сопротивлялась, потом втянулась. Теперь сама нажимала на кнопки и даже однажды помогла соседу сверху, который не понимал, как это работает.
С лекарствами она тоже разбиралась сама. Таблетки стояли в ряд на кухонной полке, рядом лежала тетрадь, где она отмечала, что и когда выпила. Иногда путалась, но чаще всё было под контролем.
«Чтобы не звонила им по десять раз в день с пустяками…»
Она вспомнила, как весной пыталась ограничить себя. Повесила на холодильник листок: «Звонить детям не чаще раза в день». Продержалась неделю. Потом поняла, что звонит не так уж и много. Дочь часто была занята, но всегда писала в мессенджере, присылала фотографии внучки. Сын отвечал реже, но, когда звонил, говорил подолгу.
Она продолжила читать.
«Чтобы не приставала к ним со своим одиночеством».
Она ощутила, как внутри поднимается знакомое чувство вины. Вспомнила мартовский вечер, когда позвонила дочери и не выдержала, расплакалась, сказала, что ей тяжело одной. На том конце провода наступила пауза, потом дочь сказала усталым голосом:
— Мам, мне тоже нелегко. Но я же не плачу тебе каждый раз, когда устала.
После этого разговора они не общались три дня. Анна Петровна ходила по квартире, старалась не смотреть на телефон. В голове крутились слова: «не приставать». Потом дочь написала: «Прости, я вспылила. Давай договоримся, что ты будешь говорить, когда тебе плохо, но не вешать на меня вину, ладно?»
Они поговорили. Не идеально, но честно. С тех пор Анна Петровна старалась формулировать по‑другому. Не «ты меня бросила», а «мне сегодня одиноко, давай поговорим, если можешь».
Она перевела взгляд на следующую часть письма.
«За этот год ты должна научиться жить правильно. Ходить не меньше получаса в день. Бросить есть на ночь…»
Она хмыкнула. Про прогулки она вспомнила май. Тогда, после больницы, врач порекомендовал ей гулять каждый день. Она послушалась. Сначала выходила во двор и ходила по кругу вокруг дома. Считала круги, опиралась на трость. Потом познакомилась с женщиной, которая выгуливала мохнатую собаку. Женщину звали Надеждой Сергеевной, но вскоре они стали звать друг друга по имени.
Они стали гулять вместе. Обсуждали цены в магазине, лекарства, рассказывали про своих детей. Иногда смеялись до слёз над какими‑то мелочами. Однажды Надежда принесла термос с чаем, и они пили его на лавочке, глядя, как подростки гоняют мяч.
Про «не есть на ночь» она усмехнулась ещё раз. Да, она стала стараться ужинать пораньше. Но были вечера, когда она всё равно доставала из холодильника кусочек колбасы или сыра и ела, сидя на кухне в тишине. И иногда это было единственное, что приносило утешение.
«Перестать жаловаться на давление всем подряд…»
Она вспомнила очереди в поликлинике, где разговоры всё равно всегда скатывались к болячкам. В коридоре стояли стулья, люди перекладывали сумки с ноги на ногу, обсуждали, кому какой врач что назначил. Она тоже иногда говорила про своё давление, но уже не так увлечённо, как раньше. Ей стало интереснее слушать чужие истории.
«Найти себе какое‑то дело. Может быть, пойти на гимнастику для пожилых или в клуб по интересам. Больше общаться с людьми, а не сидеть в четырёх стенах…»
Она остановилась на этом месте и улыбнулась.
Вспомнила август. Тогда в поликлинике на стенде она увидела объявление о бесплатных занятиях для пенсионеров в районном центре: «скандинавская ходьба, йога на стульях, лекции по здоровью». Она долго смотрела на листок, не решаясь оторвать номер телефона. Потом всё‑таки записала его в блокнот.
В первый раз она пришла на йогу с дрожью в коленях не только от артроза. В зале сидели такие же женщины и несколько мужчин. Инструктор, молодая девушка с собранными волосами, говорила мягко и без сюсюканья. Они делали простые упражнения, тянулись, дышали. Анна Петровна удивилась, как приятно почувствовать своё тело не только как источник боли, но и как что‑то живое и способное.
После занятий они пили чай в маленькой комнате. Там она познакомилась с Галиной, которая жила в соседнем доме, и с Лидией Семёновной, бывшей учительницей. Теперь они иногда созванивались и шли вместе на занятия или в аптеку.
«Быть спокойной, доброй, не ворчать, не лезть к детям с советами. Быть лёгкой старушкой, с которой приятно общаться».
Она перечитала этот абзац и почувствовала, как в горле встаёт ком. Вспомнила июнь, когда сын приехал к ней с семьёй на выходные. Внук играл в телефоне за столом, не отрываясь, и она не выдержала:
— Ты бы хоть книгу почитал. Глаза посадишь.
Сын вспыхнул:
— Мам, не начинай. Он и так весь год учился, дай ему отдохнуть.
Она обиделась, ушла на кухню, хлопнув дверцей шкафа. Сидела там, слушала, как в комнате смеются, и чувствовала себя ненужной. Вечером, когда они уехали, она долго перебирала в голове свои слова, пытаясь понять, где именно перешла границу.
Через пару дней сын позвонил и сказал:
— Мам, ты иногда говоришь так, будто мы всё делаем неправильно. Мы же не враги тебе.
Она тогда долго молчала, потом ответила:
— Я просто боюсь за вас. И за себя тоже.
Это признание далось ей непросто. Но после него разговоры стали чуть мягче. Она стала чаще ловить себя на том, что хочет вставить совет, и прикусывала язык.
«И ещё, пожалуйста, не бойся будущего. Не сиди и не жди, что вот‑вот случится что‑то плохое…»
Она вспомнила ноябрь. Тогда у неё неделю тянуло в боку. Она уже почти набрала номер дочери, чтобы пожаловаться, но остановилась. Записалась к врачу сама. Оказалось, что это мышца, потянутая на йоге. Врач посмеялся, сказал:
— Это вы молодец, что двигаетесь.
Она вышла из поликлиники на улицу и вдруг почувствовала, как с плеч сваливается тяжесть. Ничего страшного не случилось. Она справилась сама. Потом всё равно позвонила дочери, но рассказала уже как забавный случай.
«Не читай бесконечно про болезни в интернете…»
Она вспомнила, как летом ограничила себе время в телефоне. Поставила будильник на полчаса, чтобы не проваливаться в бесконечные статьи о симптомах. Иногда срывалась, конечно. Но уже не до дрожи в руках.
«Пусть в следующем году у тебя будет хотя бы одна подруга, с которой можно выпить чай и поговорить…»
Она подняла глаза от письма и посмотрела на кухню. На столе стояла кружка с заваркой. Вчера у неё была в гостях Надежда. Они сидели, ели пирог с капустой, обсуждали, как тяжело стало подниматься по лестнице. Смех у Надежды был громкий, заразительный. Когда она ушла, в квартире ещё долго держалась тёплая тишина, а не пустота.
«И пусть ты не будешь всё время чувствовать себя лишней».
Анна Петровна перечитала это предложение несколько раз. Лишней. Слово, которое год назад казалось почти приговором.
Она попыталась вспомнить, как часто за этот год чувствовала себя именно так. Да, были вечера, когда она сидела у окна и смотрела, как в соседних домах зажигаются и гаснут огни. Были дни, когда никто не звонил, и она ловила себя на мысли, что если бы с ней что‑то случилось, не сразу бы заметили.
Но были и другие моменты. Когда внучка присылала ей голосовые сообщения, где читала стихи. Когда Галина звонила и спрашивала, не пойти ли им вместе в магазин. Когда соседка снизу стучала в дверь и просила помочь с компьютером, потому что «вы у нас тут специалистка».
Она положила письмо на стол и откинулась на спинку стула. В груди шевелилось странное чувство. Смешение стыда за несделанное и тихой благодарности за то, что всё‑таки получилось.
Она посмотрела на свою руку. На запястье тонко обозначились вены, кожа стала мягче, чем раньше, с пятнышками. Эта рука держала трость, открывала двери, мыла посуду, гладила по голове внучку летом, когда та приезжала на пару недель.
Я хотела стать удобной, — подумала она. — А вышло… как вышло.
Она снова взяла письмо и перечитала начало. Там, где писала про «не быть обузой». Вспомнила, как летом дочь всё‑таки прилетела на неделю. Они ходили по магазинам, сидели на скамейке у дома. В один из дней Анна Петровна не рассчитала силы и очень устала. Дочь настояла, чтобы они поехали на такси, оплатила поездку, помогла подняться по лестнице.
— Я тебе в тягость, — вырвалось тогда у Анны Петровны.
Дочь остановилась на площадке, посмотрела на неё и сказала неожиданно спокойно:
— Мам, ты мне не чемодан. Ты человек. Бывает, что нужно помочь. Это нормально.
Эта фраза почему‑то запомнилась сильнее многих других. Тогда внутри у Анны Петровны что‑то чуть‑чуть сдвинулось. Не сразу, но сдвинулось.
Сейчас, держа в руках прошлогоднее письмо, она вдруг увидела, сколько в нём требований. «Должна», «не смей», «перестань», «будь». Как будто она сама себе строгий начальник.
Она поднялась, прошла в комнату, взяла с полки чистую тетрадь в твёрдом переплёте. Её подарила ей Галина на день рождения в сентябре, сказав:
— Будешь записывать рецепты или мысли. А то всё в голове держишь.
Анна Петровна вернулась на кухню, села, открыла тетрадь на первом листе. Посмотрела на старое письмо, лежащее рядом. Взяла ручку.
Долго сидела, не зная, с чего начать. Внутри боролись две привычки. Одна хотела снова составить список задач: ходить, не ныть, не мешать. Другая тихо шептала, что можно попробовать по‑другому.
Она всё‑таки наклонилась и написала в тетради: «31 декабря 2025 года. Письмо себе на следующий год».
Подумала и перечеркнула дату. Потом написала: «Декабрь 2025. Записка себе».
«Анна, здравствуй. Сейчас тебе 73. Ты сидишь на кухне, на столе лежит твоё письмо годичной давности. Ты его прочитала и поняла, что многое не сделала. Ты всё равно ешь на ночь. Ты всё равно иногда жалуешься на давление. Ты купила трость. Ты плакала по телефону дочери. Ты ссорилась с сыном. Ты не стала лёгкой старушкой, как в рекламе.
Но за этот год ты научилась звонить врачу сама. Ты лежала в больнице и не умерла от страха. Ты познакомилась с Надей и Галиной. Ты ходишь на занятия, хоть иногда и ленишься. Ты смеёшься. Ты один раз встала в автобусе, потому что молодому парню было хуже, чем тебе. Ты иногда всё ещё чувствуешь себя лишней, но иногда — нужной. Это уже немало.
Я не буду писать тебе, что ты должна. Я хочу, чтобы в следующем году ты была к себе помягче. Если захочешь — будешь ходить больше. Если устанешь — будешь сидеть. Если станет страшно — позвонишь кому‑нибудь. Это не преступление.
Я хочу, чтобы у тебя и дальше были люди, с которыми можно пить чай. Чтобы ты не стыдилась своей трости. Чтобы не думала о себе только как о проблеме. Ты не список задач. Ты — ты».
Она остановилась, перечитала написанное и почувствовала, как к глазам подступают слёзы. На этот раз не от жалости к себе, а от какого‑то тихого облегчения.
С улицы донёсся глухой звук: во дворе рабочие роняли доски, готовя площадку к ёлке. В комнате телевизор показывал новости, говорили про снегопад, который обещали к праздникам.
Анна Петровна закрыла тетрадь, положила сверху прошлогоднее письмо. Посидела так несколько минут, ладонью прижимая оба листа, как будто соединяя две версии себя.
Потом встала и подошла к окну. Во дворе на лавочке сидела Надежда, закутанная в пуховик, рядом вертелась собака. Анна Петровна накинула тёплую куртку, взяла трость.
На пороге она остановилась, вернулась к столу, открыла тетрадь ещё раз и дописала внизу: «Сегодня я пойду гулять с Надей. Просто потому, что хочу. А вечером позвоню дочери не чтобы пожаловаться, а чтобы спросить, как у неё дела».
Она закрыла тетрадь, положила её не в сервант, а в ящик стола, где лежали ручки и блокноты. Без надписи, когда открывать. Захочет — прочитает в любой день.
Заперла дверь, спустилась по лестнице, осторожно ставя трость на каждую ступень. Нога иногда ныла, но терпимо. На улице воздух был прохладный, щипал щёки. Надежда, увидев её, помахала рукой.
— Аня, пойдём круг сделаем? — крикнула она.
— Пойдём, — ответила Анна Петровна и почувствовала, как внутри что‑то распрямляется.
Они пошли по двору, медленно, в своём темпе. Собака бежала впереди, оставляя на тротуаре цепочку следов. Анна Петровна слушала, как Надежда рассказывает про свою внучку, и думала о том, что через пару недель снова будет Новый год. Без громких обещаний, без строгих планов.
Просто ещё один год, который она попробует прожить как сможет. С уважением к своим силам и слабостям.
И этого, казалось, уже достаточно.
Спасибо, что читаете наши истории
Ваши лайки, комментарии и репосты — это знак, что истории нужны. Напишите, как вы увидели героев, согласны ли с их выбором, поделитесь ссылкой с друзьями. Если хотите поддержать авторов чуть больше, воспользуйтесь кнопкой «Поддержать». Мы очень ценим всех, кто уже сделал это. Поддержать ❤️.