Когда электричка затормозила у маленькой платформы, Надежда Петровна уже стояла у самого края, прижимая к груди холщовую сумку. В сумке перекатывались яблоки, баночка вишневого варенья и пластиковый контейнер с пирожками. Всё это было, конечно, не нужно — дети приезжали сытые, из города, с рюкзаками и пакетами, но руки всё равно тянулись что-то приготовить.
Состав дернулся, двери распахнулись, и из вагона вывалились сразу трое: высокий, костлявый Данька, его младшая сестра Лера и ещё один рюкзак, который, казалось, жил своей жизнью.
— Ба! — Лера первой заметила её, махнула рукой так, что браслеты звякнули.
Надежда Петровна почувствовала, как что-то тёплое поднимается к горлу. Она аккуратно поставила сумку на землю, чтобы не уронить, и раскрыла руки.
— Ой, какие вы… — Она хотела сказать «выросли», но вовремя прикусила язык. Они и так знали.
Даня подошёл чуть медленнее, обнял её одной рукой, другой придерживая рюкзак.
— Привет, бабуль.
Он был уже почти на голову выше её. Щетина на подбородке, худые запястья, из-под футболки торчали наушники. Надежда Петровна поймала себя на том, что ищет в нём того мальчишку, который когда-то бегал по их даче в резиновых сапогах, но взгляд натыкался на чужие, взрослые детали.
— Дед вас внизу ждёт, — сказала она. — Поехали, а то у меня котлеты остывают.
— Только фотку сделаю, — Лера уже достала телефон, щёлкнула платформу, вагон, Надежду Петровну. — Для сторис.
Слово «сторис» пролетело мимо уха, как птица. Вроде бы она уже спрашивала зимой у дочери, что это такое, но объяснение выветрилось. Главное, что внучка улыбается.
Они спустились по бетонным ступеням. Внизу, у старенькой «Нивы», ждал Виктор Семёнович. Он поднялся навстречу, хлопнул Даню по плечу, обнял Леру, кивнул жене. У него всё было сдержаннее, но Надежда Петровна знала, что он рад не меньше её.
— Ну что, каникулы? — спросил он.
— Каникулы, — протянул Даня, бросая рюкзак в багажник.
По дороге к дому дети притихли. За окном тянулись частные домики, сады, огороды, где-то мелькнули козы. Лера пару раз что-то пролистала в телефоне, Даня засмеялся, глядя в экран, и Надежда Петровна поймала себя на том, что следит за их руками, за пальцами, которые всё время касаются чёрных прямоугольников.
Ничего, — сказала она себе. — Главное, чтобы дома по-нашему было. А там пусть уже… как сейчас принято.
Дом встретил их запахом жареных котлет и укропа. На веранде стоял старый деревянный стол, накрытый клеёнкой с лимонами. На плите шипела сковорода, в духовке допекался пирог с капустой.
— Ого, пир! — сказал Даня, заглядывая на кухню.
— Это не пир, это обед, — автоматически ответила Надежда Петровна и тут же одёрнула себя. — Ну, проходите, мойте руки. Вон там, в умывальнике.
Лера уже успела достать телефон снова. Пока Надежда Петровна ставила на стол салат, хлеб, котлеты, она краем глаза видела, как внучка фотографирует тарелки, окно, кошку Мусю, которая осторожно выглядывала из-под стула.
— Только за столом телефоны не держим, — сказала она как бы невзначай, когда все уселись.
Даня поднял голову.
— В смысле?
— В прямом, — вмешался Виктор Семёнович. — Поели — потом сколько хотите.
Лера на секунду замерла, потом положила телефон экраном вниз рядом с тарелкой.
— Я только сфоткать…
— Сфоткала уже, — мягко сказала Надежда Петровна. — Давай сейчас поедим, а потом будешь… выкладывать.
Слово «выкладывать» прозвучало у неё неуверенно. Она не знала, как это правильно называется, но решила, что так сойдёт.
Даня, поколебавшись, тоже положил телефон на край стола. Вид у него был такой, словно его попросили снять шлем в космическом корабле.
— У нас тут, — осторожно продолжила она, разливая компот, — по расписанию. Обед в час, ужин в семь. Утром встаём не позже девяти. А дальше — гуляйте, как хотите.
— Не позже девяти… — протянул Даня. — А если я ночью кино смотрю?
— Ночью спят, — сказал Виктор Семёнович, не поднимая глаз от тарелки.
Надежда Петровна почувствовала, как между ними повисает тонкая ниточка напряжения. Она спешно добавила:
— Мы же не в казарме, конечно. Просто если совсем до обеда спать, день пройдёт, а вы ничего и не увидите. У нас тут речка, лес, велосипеды.
— Я хочу на речку, — быстро сказала Лера. — И на велике. И фотосессию в саду.
Слово «фотосессия» прозвучало уже привычнее.
— Вот и отлично, — кивнула Надежда Петровна. — Только сначала поможем немного. Картошку надо прополоть, клубнику полить. Не на барский же двор приехали.
— Ба, мы же на каникулы… — начал Даня, но Виктор Семёнович поднял на него глаза.
— На каникулы, а не в санаторий.
Даня вздохнул, но промолчал. Лера под столом шевельнула ногой, задела его кроссовок, и он слегка усмехнулся.
После обеда дети разошлись по комнатам разбирать вещи. Надежда Петровна зашла к ним через полчаса. Лера уже развесила свои футболки на спинке стула, расставила косметичку, зарядку, на подоконнике выстроились флакончики. Даня сидел на кровати, прислонившись к стене, и водил пальцем по экрану телефона.
— Я вам постельное поменяла, — сказала она. — Если что не так — говорите.
— Всё ок, бабуль, — не отрываясь от телефона, ответил Даня.
Её кольнуло это «ок». Но она только кивнула.
— Вечером шашлыки сделаем, — сказала она. — А сейчас, как отдохнёте, выйдите в огород. Часик-другой поработаем.
— Угу, — сказал Даня.
Она вышла, прикрыла дверь и задержалась в коридоре. Из комнаты доносился тихий смех Леры, она говорила с кем-то по видеосвязи. Надежда Петровна вдруг почувствовала себя старой. Не в том смысле, что болит спина, а в другом — как будто жизнь детей идёт на каком-то отдельном, невидимом слое, до которого ей не дотянуться.
Ничего, — сказала она себе. — Разберёмся. Главное — не давить.
Вечером, когда солнце уже клонилось, они втроём стояли в огороде. Земля была тёплой, под ногами шуршала сухая трава. Виктор Семёнович показывал, где сорняк, а где морковка.
— Вот это выдёргивай, а это оставляй, — объяснял он Лере.
— А если перепутаю? — Лера присела на корточки, скривилась.
— Ничего страшного, — вмешалась Надежда Петровна. — У нас не колхоз, переживём.
Даня стоял в стороне, опираясь на мотыгу, и поглядывал на дом. В окне его комнаты мигал голубоватый свет — оставленный монитор.
— Телефон не потеряешь? — спросил Виктор Семёнович.
— Да я его в комнате оставил, — буркнул Даня.
Это признание почему-то порадовало Надежду Петровну сильнее, чем следовало.
Первые дни прошли в примерном равновесии. Утром она будила их стуком в дверь, они ворчали, переворачивались, но к девяти тридцати всё равно выходили на кухню. Завтракали, помогали немного по дому, потом расходились: Лера устраивала фотосессии с Мусей и клубникой, выкладывала что-то в свой телефон, Даня то читал, то слушал музыку в наушниках, то уходил кататься на велосипеде.
Правила держались на мелочах. Телефоны за столом лежали в стороне. Ночью в доме было тихо. Только один раз, на третью ночь, Надежда Петровна проснулась от еле слышного смеха за стеной. Она посмотрела на часы — половина первого.
Потерпеть или пойти? — подумала она, лежа в темноте.
Смех повторился, потом послышался знакомый звук голосового сообщения. Она вздохнула, накинула халат и тихо постучала.
— Дань, ты не спишь?
Смех тут же оборвался.
— Щас, — послышался шёпот.
Он открыл дверь, щурясь от света в коридоре. Глаза красные, волосы торчат, в руке — телефон.
— Ты чего не спишь? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Да я… фильм смотрю.
— В час ночи?
— Ну, мы с ребятами договорились одновременно смотреть и переписываться…
Она представила себе, как где-то в городе, в других квартирах такие же подростки сидят в темноте и переписываются о каком-то фильме.
— Слушай, давай так, — сказала она. — Мне не жалко, что ты кино смотришь. Но если ты ночью не спишь, ты потом утром никакой. А мне тебя в огород не вытащить. Давай договариваться. До двенадцати — ладно. После двенадцати — всё, спать.
Он поморщился.
— Но они же…
— Они в городе, а ты у нас. У нас свои порядки. Я ж не говорю в девять вечера ложиться.
Он помолчал, почесал затылок.
— Ладно, — наконец сказал он. — До двенадцати.
— И дверь закрывай, а то свет мешает, — добавила она. — И звук потише.
Возвращаясь в кровать, она думала, что, наверное, слишком мягко. Надо было строже, как когда-то с дочерью. Но что-то внутри упиралось. Времена другие.
Конфликты начали вырастать из мелочей. В один из дней, когда жара стояла с утра, Надежда Петровна попросила Даню помочь Виктору Семёновичу перетащить доски к сараю.
— Я сейчас, — сказал он, даже не отрываясь от экрана.
Через десять минут он всё ещё сидел на веранде, а доски оставались на месте.
— Даня, дед уже таскает один, — сказала она, чувствуя, как в голосе появляется сталь.
— Я допишу и пойду, — раздражённо ответил он.
— Что ты там всё пишешь? — не выдержала она. — Как будто без тебя мир встанет.
Он вскинул голову.
— Это важно, — резко сказал он. — Мы турнир играем.
— Какой ещё турнир? — не поняла она.
— В игре. Командный. Если я сейчас уйду, ребята проиграют.
Она хотела сказать, что есть вещи поважнее этих игр, но увидела, как у него напряглись плечи, как он сжал губы.
— Сколько это займёт? — спросила она вместо этого.
— Минут двадцать.
— Хорошо. Через двадцать минут ты идёшь помогать. Договорились?
Он кивнул, снова уткнулся в телефон. Через двадцать минут она вышла на веранду. Он уже стоял, обувая кроссовки.
— Я иду, иду, — сказал он, не дожидаясь её слов.
Такие маленькие договорённости давали ей чувство, что они всё ещё могут как-то управлять ситуацией. Но однажды всё пошло иначе.
Это случилось в середине июля. С утра они собирались ехать на рынок за рассадой и продуктами. Виктор Семёнович с вечера говорил, что нужна помощь: сумки тяжёлые, да и машину лучше не бросать надолго.
— Дань, завтра поедешь с дедом, — сказала Надежда Петровна за ужином. — Я с Лерой дома останусь, будем варенье крутить.
— Я не могу, — сразу ответил он.
— Почему это?
— Мы договорились с ребятами в город съездить. Там фестиваль какой-то, музыка, фудкорт… — он поискал глазами поддержку у Леры, но та только пожала плечами. — Я же вам говорил.
Она не помнила, чтобы он говорил. Может, и говорил, но мимо. За последние дни разговоров было много.
— В какой город? — нахмурился Виктор Семёнович.
— Ну, в наш. На электричке. Там недалеко от вокзала.
Слово «недалеко» ему явно не понравилось.
— Ты маршрут-то знаешь? — спросил он.
— Да там все будут. И вообще, мне уже шестнадцать.
Это «шестнадцать» прозвучало как аргумент против любых сомнений.
— Мы с отцом твоим договаривались, что ты один никуда не шастаешь, — сказал Виктор Семёнович.
— Я не один. С друзьями.
— Тем более.
Надежда Петровна почувствовала, как напряжение растёт, как будто воздух в кухне становится плотнее. Лера съела последнюю ложку макарон и тихо отодвинула тарелку.
— Давайте так, — попыталась она вмешаться. — Может, вы поедете на рынок сегодня вечером, а завтра он съездит со своими?
— Рынок завтра только, — отрезал Виктор Семёнович. — И мне нужен помощник. Я один не потащу.
— Я могу, — неожиданно сказала Лера.
— Ты с Надей будешь, — машинально ответил он.
— Я справлюсь сама, — сказала Надежда Петровна. — Варенье подождёт. Пусть Лера поедет с тобой.
Виктор Семёнович посмотрел на неё. В его взгляде было и удивление, и благодарность, и что-то ещё, упрямое.
— А этот что, самый свободный? — кивнул он на Даню.
— Я же… — начал Даня.
— Ты что, не понимаешь, что мы не в городе? — голос Виктора Семёновича стал жёстче. — Тут не так всё просто. И вообще, мы за тебя отвечаем.
— За меня всегда кто-то отвечает, — вырвалось у Дани. — Можно я хоть раз сам за себя отвечу?
После этих слов повисла тишина. Надежда Петровна почувствовала, как у неё внутри сжалось. Ей хотелось сказать, что она понимает его, что сама когда-то хотела «самостоятельно», но вместо этого она услышала свой голос, сухой и чужой:
— Пока ты живёшь у нас, ты живёшь по нашим правилам.
Он резко отодвинул стул.
— Тогда ладно, — сказал он. — Никуда не поеду.
Он вышел из кухни, хлопнув дверью. Через минуту сверху послышался глухой удар — то ли он бросил рюкзак на пол, то ли сел на кровать.
Вечер прошёл натянуто. Лера пыталась шутить, рассказывала про какую-то блогершу, но смех получался вымученным. Виктор Семёнович молчал, глядя в тарелку. Надежда Петровна мыла посуду и думала о том, что сказала. Слова про «наши правила» звенели в голове, как ложка о стекло.
Ночью она проснулась от непривычной тишины. Обычно дом дышал: скрипели доски, где-то шуршала мышь, за окном проезжала редкая машина. Сейчас было как-то слишком тихо. Она прислушалась. Никакого света из-под двери Дани не было.
Может, хоть выспится, — подумала она, переворачиваясь на бок.
Утром, когда она вышла на кухню, часы показывали без пятнадцати девять. Лера уже сидела за столом, зевая. Виктор Семёнович пил чай и листал газету.
— А Даня где? — спросила она.
— Спит, наверное, — ответила Лера.
Надежда Петровна поднялась наверх, постучала.
— Дань, подъём.
Ответа не было. Она открыла дверь. Кровать была застелена кое-как, как он обычно делал, когда не хотел, но его самого не было. На стуле лежала его толстовка, на столе — зарядка. Телефона не было.
У неё внутри что-то провалилось.
— Его нет, — сказала она, спускаясь.
— Как нет? — Виктор Семёнович поднялся.
— Кровать пустая. Телефон забрал.
— Может, на улицу вышел, — предположила Лера.
Они обошли двор. В сарае его не было, в огороде тоже. Велосипед стоял на месте.
— Электричка в восемь сорок, — тихо сказал Виктор Семёнович, глядя в сторону дороги.
Надежда Петровна почувствовала, как у неё похолодели ладони.
— Может, он просто к ребятам во дворе…
— Каким ребятам? Он тут никого не знает.
Лера достала телефон.
— Я ему напишу.
Пальцы её бегали по экрану. Через минуту она подняла глаза.
— Не читает. Галочка одна.
Слова «галочка одна» ничего не говорили Надежде Петровне, но по лицу внучки она поняла, что это плохо.
— Что делаем? — спросила она у Виктора Семёновича.
Он помолчал.
— Я поеду на станцию, — сказал он. — Посмотрю, может, кто видел.
— Может, не надо? — робко сказала она. — Вдруг он просто…
— Он ушёл, не сказав ни слова, — перебил он. — Это уже не просто.
Он быстро оделся, взял ключи от машины.
— Ты оставайся, — сказал он ей. — Вдруг объявится. Лера, если он тебе напишет или позвонит, сразу говори.
Когда машина выехала за ворота, Надежда Петровна осталась на веранде, сжимая в руках тряпку. В голове крутились самые разные картинки. Как Даня стоит на платформе, как садится в электричку, как его кто-то толкает, как он теряет телефон, как… Она одёрнула себя.
Спокойно. Он не маленький. Он не глупый.
Прошёл час. Потом ещё один. Лера несколько раз проверяла телефон, качала головой.
— Ничего, — говорила она. — Даже в сети не появляется.
К одиннадцати вернулся Виктор Семёнович. Лицо у него было уставшее.
— Никто его не видел, — сказал он. — Я и к вокзалу подъехал. Там…
Он не договорил. Надежда Петровна поняла, что там ничего не нашли.
— Может, в город уехал, — тихо сказала она. — На этот свой фестиваль.
— Без денег, без ничего? — нахмурился он.
— У него на карте есть, — вмешалась Лера. — И в телефоне.
Они переглянулись. Для них деньги были в кошельке, а для детей — где-то в цифровом пространстве.
— Может, позвонить его отцу? — предложила она.
— Позвони, — кивнул Виктор Семёнович. — Всё равно узнает.
Разговор был тяжёлым. Сын сначала молчал, потом выругался, потом спросил, почему они не следили. Она слушала и чувствовала, как внутри поднимается усталость. После разговора она села на табуретку и закрыла лицо руками.
— Ба, — тихо сказала Лера, — он же не пропал. Ну правда. Он просто обиделся.
— Обиделся и ушёл, — глухо ответила она. — Как будто мы ему враги.
День тянулся бесконечно. Они пытались заниматься делами: Лера помогала крутить варенье, Виктор Семёнович ковырялся в сарае, но всё делалось через силу. Телефон Леры молчал.
К вечеру, когда солнце уже коснулось верхушек деревьев, на веранде раздался шорох. Надежда Петровна, сидевшая с чашкой чая, вздрогнула. Ворота скрипнули. В проёме показался Даня.
Он был в той же футболке, джинсы запылились, на плечах рюкзак. Лицо уставшее, но целое.
— Привет, — сказал он тихо.
Надежда Петровна встала. На секунду ей захотелось броситься к нему, обнять, но что-то удержало. Она только спросила:
— Ты где был?
— В городе, — он опустил глаза. — На фестивале.
— Один?
— С ребятами. Ну… почти один. Они из соседнего посёлка. Я с ними списался.
Виктор Семёнович вышел на веранду, вытирая руки о тряпку.
— Ты хоть представляешь, что мы тут… — начал он, но голос у него сорвался.
— Я писал, — быстро сказал Даня. — У меня сеть пропала. Потом телефон сел. Я зарядку забыл.
Лера уже стояла рядом, сжимая телефон.
— Я тебе тоже писала, — сказала она. — У тебя всё время одна галочка.
— Я не специально, — он посмотрел на них по очереди. — Я просто… Я подумал, что если я попрошу, вы не отпустите. А я уже договорился. И…
Он запнулся.
— И решил, что лучше не спрашивать, — закончил за него Виктор Семёнович.
Между ними снова повисла тишина. Но теперь в ней было не только раздражение, но и усталость.
— Проходи в дом, — сказала наконец Надежда Петровна. — Поешь сначала.
Он послушно прошёл на кухню, сел за стол. Она поставила перед ним тарелку с супом, хлеб, налила компот. Он ел жадно, как будто весь день ничего не ел.
— Там дорого, — пробормотал он. — Эти ваши фудкорты.
Слово «ваши» прозвучало странно, но она не стала придираться.
Когда он поел, они снова вернулись на веранду. Солнце уже почти село, воздух стал прохладнее.
— Давай так, — сказал Виктор Семёнович, усаживаясь на лавку. — Ты хочешь свободы, мы это поняли. Но мы за тебя отвечаем. Пока ты у нас, мы не можем делать вид, что нас не волнует, где ты.
Даня упрямо молчал.
— Если ты хочешь куда-то поехать, — продолжил он, — ты говоришь нам заранее. Не вечером накануне, а хотя бы за день. Мы садимся, обсуждаем. Смотрим, как добраться, как вернуться. Кто тебя встретит. Если договоримся — едешь. Не договоримся — не едешь. Но просто исчезать — так не пойдёт.
— А если вы не разрешите? — спросил Даня.
— Тогда ты злишься, но остаёшься, — вмешалась Надежда Петровна. — И мы тоже злимся, но берём тебя с собой на рынок.
Он посмотрел на неё. В его взгляде было много всего: обида, усталость, какая-то растерянность.
— Я не хотел, чтобы вы волновались, — тихо сказал он. — Я просто… хотел сам решить.
— Сам решать — это хорошо, — сказала она. — Но сам отвечать — это не только про то, куда поехать. Это ещё и про то, что ты делаешь с теми, кто за тебя переживает.
Она удивилась своим словам. Они прозвучали не как нотация, а как констатация факта.
Он вздохнул.
— Ладно. Я понял.
— Давай договоримся ещё об одном, — добавил Виктор Семёнович. — Если у тебя садится телефон, ты ищешь, где его зарядить. Кафе, вокзал, что угодно. И первым делом пишешь или звонишь нам. Даже если мы ругаться будем.
— Хорошо, — кивнул Даня.
Они посидели ещё немного молча. Где-то за забором гавкнула собака. В огороде лениво мяукнула Муся.
— А фестиваль как? — неожиданно спросила Лера.
— Норм, — ответил он. — Музыка так себе, но еда вкусная.
— Фотки покажешь?
— Телефон сел.
— Ну вот, — развела руками она. — Ни доказательств, ни контента.
Он усмехнулся. Улыбка получилась слабой, но всё же.
После этого дня жизнь в доме как будто чуть сдвинулась. Правила никуда не делись, но стали мягче, гибче. Надежда Петровна с Виктором Семёновичем вечером сели и записали на листке то, что считали важным: подниматься не позже десяти, помогать по дому не меньше двух часов в день, предупреждать о любых уходах и поездках, телефоны за столом не трогать. Листок они повесили на холодильник.
— Как расписание в лагере, — хмыкнул Даня.
— Только лагерь семейный, — ответила она.
Лера предложила взамен свои правила.
— Вы тоже не звоните мне каждые пять минут, если я ушла на речку, — сказала она. — И не заходите без стука в комнату.
— Мы и так не заходим, — удивилась Надежда Петровна.
— Всё равно напишите, — вмешался Даня. — Чтобы честно было.
Они добавили ещё две строчки. Виктор Семёнович поворчал, но подписал.
Постепенно появились общие дела, которые не казались обязанностями. Однажды Лера притащила с веранды настольную игру, которую когда-то дарили им родители.
— Давайте вечером сыграем, — предложила она.
— Я в это в детстве играл, — оживился Даня.
Виктор Семёнович сначала отнекивался, говоря, что у него дела в гараже, но потом сел к столу. Оказалось, что он помнит правила лучше всех. Они смеялись, спорили, подкладывали друг другу фишки. Телефоны лежали в стороне, забытые.
Другим общим делом стала готовка. Надежда Петровна однажды, устав от вечного «что у нас на ужин», сказала:
— В субботу готовите вы. Я только подсказываю, где что лежит.
— Мы? — в один голос переспросили Даня и Лера.
— Вы. Хоть макароны с сосисками, хоть что. Только чтобы съедобно.
Они взялись за дело неожиданно серьёзно. Лера нашла в телефоне рецепт какого-то модного блюда, Даня нарезал овощи, споря с ней, как лучше. На кухне пахло жареным луком и специями, на столе росла гора грязной посуды, но в воздухе было что-то лёгкое, почти праздничное.
— Вы только не обижайтесь, если мы потом в туалет очередь устроим, — буркнул Виктор Семёнович, но съел всё до последнего кусочка.
В огороде они тоже нашли компромисс. Вместо того чтобы заставлять детей каждый день полоть грядки, Надежда Петровна предложила им «личные участки».
— Вот эта полоска — твоя, — сказала она Лере, показывая на ряд с клубникой. — А вот эта — твоя, — кивнула на ряд с морковкой для Дани. — Что хотите, то и делайте. Хотите — полите, хотите — нет. Только потом не жалуйтесь, если ничего не вырастет.
— Эксперимент, — сказал Даня.
— Контрольная группа и опытная, — поддержала Лера.
В итоге Лера каждый вечер бегала смотреть, как наливаются ягоды, фотографировала их, выкладывала куда-то, подписывая «мой сад». Даня пару раз полил свою морковку из шланга, а потом забыл. Когда в конце лета они выкапывали урожай, у Леры корзинка была полная, у Дани — пара жалких корешков.
— Ну что, — спросила Надежда Петровна, — выводы сделаны?
— Да, — серьёзно сказал он. — Морковка — не моя тема.
Они засмеялись. Смех был уже без напряжения.
К концу лета дом жил в каком-то своём, выверенном ритме. Утром они вместе завтракали, днём расходились по делам, вечером снова собирались за столом. Иногда Даня всё ещё засиживался допоздна в телефоне, но в двенадцать он сам выключал свет, и Надежда Петровна, проходя мимо его двери, слышала только тихое сопение. Лера могла уйти с подружкой из соседнего дома к речке, но всегда писала, где она и когда вернётся.
Они всё равно иногда спорили. О музыке, о том, сколько соли класть в суп, о том, нужно ли мыть посуду сразу или можно оставить до утра. Но эти споры уже не казались войной поколений. Скорее, это было похоже на то, как притираются люди, живущие под одной крышей.
В последний вечер перед отъездом Надежда Петровна испекла яблочный пирог. Дом наполнился сладким запахом, на веранде тянуло лёгким ветерком. На столе лежали собранные рюкзаки, аккуратно сложенные вещи.
— Давайте сфоткаемся, — сказала Лера, когда пирог был разрезан.
— Опять в эти ваши… — начал было Виктор Семёнович, но замолчал.
— Просто для нас, — уточнила она. — Не обязательно куда-то выкладывать.
Они вышли в сад. Солнце садилось за домами, освещая верхушки яблонь. Лера поставила телефон на перевёрнутое ведро, включила таймер и подбежала к ним.
— Бабушка в середину, — распорядилась она. — Дед справа, Даня слева.
Они встали, немного неловко, плечом к плечу. Надежда Петровна почувствовала, как Даня слегка коснулся её локтя. Виктор Семёнович тоже придвинулся ближе. Лера обняла их за талию.
— Улыбаемся, — сказала она.
Щёлкнул затвор. Потом ещё раз.
— Всё, — Лера подбежала к телефону, посмотрела на экран и улыбнулась. — Класс.
— Покажи, — попросила Надежда Петровна.
На маленьком экране они выглядели чуть смешно: она с фартуком, забытым на поясе, Виктор Семёнович в своей старой рубашке, Даня с растрёпанными волосами, Лера в яркой футболке. Но в том, как они стояли, было что-то общее, родное.
— Можно мне эту фотку распечатать? — спросила она.
— Конечно, — кивнула Лера. — Я тебе пришлю.
— Только как я её распечатаю, если она в телефоне? — растерялась Надежда Петровна.
— Я тебе помогу, — вмешался Даня. — Приезжай к нам в гости, мы вместе сделаем. Или я осенью привезу.
Она кивнула. Внутри у неё стало спокойно. Не потому, что они теперь всё понимали друг друга без слов. Нет. Спорить они, наверное, будут ещё много раз. Но у неё было ощущение, что где-то между их правилами и их свободой появилась тропинка, по которой можно ходить туда-сюда.
Поздно вечером, когда дети уже легли, она вышла на веранду. Небо было тёмным, редкие звёзды мерцали над крышами. В доме было тихо. Она присела на ступеньку, обняв колени.
Виктор Семёнович вышел следом, сел рядом.
— Уедут завтра, — сказал он.
— Уедут, — согласилась она.
Они помолчали.
— Слушай, — добавил он, — а ведь ничего. Обошлось.
— Обошлось, — повторила она. — И даже, кажется, чему-то научились.
— Это кто кого ещё, — усмехнулся он.
Она улыбнулась. В окне комнаты Дани было темно. В окне Леры — тоже. Где-то на столе рядом с его кроватью, наверное, лежал телефон, подключённый к зарядке, молча набирая силу к завтрашнему дню.
Надежда Петровна поднялась, закрыла дверь на щеколду и, проходя мимо холодильника, машинально взглянула на листок с правилами. Края его чуть загнулись, ручка, которой они подписывали, лежала рядом. Она провела пальцем по своим и чужим подписям и неожиданно подумала, что на следующее лето они, возможно, перепишут этот листок. Добавят что-то, уберут. Но главное останется.
Она погасила свет на кухне и пошла спать, чувствуя, как дом дышит ровно и спокойно, принимая в себя всё, что было этим летом, и оставляя внутри место для нового.
Как можно поддержать авторов
Если текст вам понравился, дайте нам знать — отметьте публикацию и напишите пару тёплых строк в комментариях. Расскажите о рассказе тем, кому он может пригодиться или помочь. Поддержать авторов можно и через кнопку «Поддержать». От души благодарим всех, кто уже поддерживает нас таким образом. Поддержать ❤️.