Она просыпалась раньше будильника, ещё до того, как в телефоне начинала дрожать короткая мелодия. В сорок два года организм сам выталкивал её из сна к шести утра, даже в выходные. Она лежала, глядя в тусклый прямоугольник окна, за которым серело зимнее небо над девятиэтажками, и прислушивалась к дому.

Дом жил своим привычным, немного уставшим шумом. Где-то хлопала дверь, кто-то шаркал по лестнице, сверху глухо катился по полу детский мяч. Водопровод в стене вздыхал и урчал. Всё это было так же знакомо, как собственное дыхание. Она знала, кто в какое время идёт на работу, кто включит музыку, кто будет ругаться на собаку во дворе.

Звали её Надя. Она жила в двухкомнатной квартире на пятом этаже, в том же подъезде, где прошла её школьная юность. Сначала с родителями, потом с мужем и сыном, теперь снова почти одна. Муж ушёл три года назад к коллеге из бухгалтерии, сын учился в техникуме в соседнем районе и ночевал то у неё, то у друзей. Квартира была обжитая, но без излишеств: старый диван, шкаф-купе, кухонный гарнитур, купленный в рассрочку, и всегда немного немытых тарелок в раковине.

Надя работала старшей медсестрой в городской поликлинике. До работы было две остановки на автобусе или пятнадцать минут пешком, если не было гололёда. Она любила идти утром по ещё полупустым дворам, когда из подъездов выходили такие же, как она, люди в тёплых куртках, с пакетами, с термосами. Маленький город жил размеренно. Все друг друга знали — или думали, что знают.

Надя привыкла к этому порядку. В поликлинике она тоже знала всех. Кто симулирует, чтобы получить больничный, кто боится лишнего анализа, кто придёт с жалобой на врача, а кто стесняется спросить лишний раз. Она умела говорить спокойно, уговаривать, иногда жёстко ставить на место. Ей доверяли. Это доверие давало ощущение нужности, но к вечеру она приходила домой выжатая, садилась за кухонный стол, ставила чайник и долго смотрела в окно на чёрный двор, где мерцали фонари.

Правила в их городе были простые. Не высовываться. Не лезть в чужие дела. «У каждого своя семья, сам разберётся» — это она слышала с детства. Соседка сверху терпела пьющего мужа, пока тот не умер от сердца. В соседнем подъезде мужчина кричал на мать так, что слышали во дворе, и все только качали головой. Полицию вызывали редко. Не принято.

Первые крики за стеной Надя услышала поздней осенью, когда уже стемнело к пяти часам. Она сидела на кухне с чашкой чая, листала новости в телефоне и вдруг уловила повышенные голоса из соседней квартиры. Сначала ей показалось, что это телевизор. Потом прозвучал резкий, срывающийся женский голос:

— Тише, ребёнок спит!

Мужской голос ответил глухо, сквозь зубы, слов не разобрать. Потом раздался грохот, будто что-то тяжёлое ударилось о стену. Надя вздрогнула, поставила чашку на стол и замерла. Сердце забилось чаще. Она знала эту семью только в лицо. Молодая женщина с мальчиком лет пяти, высокий широкоплечий мужчина, всегда в рабочей куртке, с сумкой через плечо. Они съехались полгода назад. Поздоровались на лестнице, обменялись парой фраз про лифт, который вечно застревает. И всё.

Крики стихли так же внезапно, как начались. Надя посидела ещё немного, прислушиваясь. Тишина. Она попыталась вернуться к новостям, но буквы поплыли. В голове всплыли обрывки разговоров из поликлиники: «Ну, орёт он, и что, не бьёт же», «Сама виновата, что с таким связалась», «В чужой семье — потёмки». Она выключила свет на кухне и пошла в комнату. Включила телевизор, сделала погромче. Так было привычнее. Так делали многие.

Через неделю она столкнулась с соседкой на лестничной площадке. Та выходила из квартиры с мусорным пакетом. Лицо у неё было бледное, под левым глазом — жёлто-синяя тень, будто от недосыпа. Волосы собраны в небрежный хвост. Мальчик держался за её куртку и теребил молнию.

— Доброе утро, — сказала Надя, задержав взгляд на этом пятне под глазом.

— Здрасьте, — ответила женщина и чуть отвела лицо в сторону.

Надя почувствовала, как во рту пересохло. Хотелось спросить: «Это он?», но язык не повернулся. Вместо этого она неуверенно улыбнулась мальчику:

— Как тебя зовут?

— Серёжа, — буркнул тот, прячась за маму.

— Вы недавно у нас? — спросила Надя, хотя уже знала, что недавно.

— Да, летом переехали, — женщина выдавила короткую улыбку. — Я Аня.

Имя прозвучало как-то глухо, словно через вату. Надя кивнула, пропуская их вперёд. На площадке пахло варёной капустой и стиральным порошком. Дверь лифта открылась с привычным скрежетом, Аня вошла, мальчик за ней. Они поехали вниз.

Вечером того же дня крики повторились. На этот раз громче. Сначала мужской мат, потом всхлип Ани, потом тонкий плач ребёнка. Надя сидела на диване с книгой, но уже давно не читала. В груди всё сжалось, ладони вспотели. Она встала, подошла к стене, прислонилась ухом. Слова различались обрывками.

— …говорил же тебе…

— Я не брала…

— Врёшь, сука…

Раздался глухой удар. Мальчик завизжал, потом плач резко оборвался, будто его кто-то накрыл подушкой или утащил в другую комнату.

Надя отпрянула от стены. В голове вспыхнула мысль: позвонить в полицию. Рука потянулась к телефону, но тут же остановилась. А если они придут и спросят, кто вызвал? А если он узнает? Мужик крепкий, злой. Будет поджидать на лестнице. Она одна, сын дома не ночует. И потом — вдруг это просто ссора, они помирятся, а она останется крайней.

Она прошлась по комнате туда-сюда, как зверь по клетке. Крики за стеной то нарастали, то стихали. Наконец хлопнула дверь, послышались тяжёлые шаги по лестнице вниз. Мужчина ушёл. Потом — приглушённый всхлип, шорохи. Надя так и не позвонила.

На следующий день на работе она всё время ловила себя на том, что слушает чужие разговоры внимательнее, чем обычно. В регистратуре две женщины обсуждали, как в соседнем районе мужчина избил жену так, что та попала в реанимацию. В процедурном кабинете молодая медсестра рассказывала, что её соседка «сама виновата, терпит». Надя молчала, делая уколы и заполняя карты.

Вечером она позвонила сестре. Та жила в частном секторе на другом конце города, воспитывала двоих детей и работала продавцом.

— У нас тут соседи… — начала Надя, и голос у неё дрогнул. — Орут, дерутся, ребёнок там маленький.

— Ну и что? — сестра вздохнула в трубку. — Ты-то что сделаешь?

— Я думала, может, полицию вызывать.

— Надь, не лезь, — устало сказала сестра. — Ты одна живёшь. Сейчас люди такие, сорвётся, придёт к тебе. У нас вон в магазине участковый рассказывал, как бабка вызвала, так потом её сынок полгода по судам таскал за клевету. Тебе это надо?

Надя промолчала. В груди поднялась волна бессилия и злости. Сестра продолжала:

— Если она сама захочет, уйдёт. Не маленькая. Ты чужую семью не спасёшь.

После разговора Надя долго сидела на кухне в темноте. С лестничной площадки доносились голоса, кто-то поднимался, кто-то спускался. Дом дышал через тонкие стены, и ей казалось, что она слышит не только шаги, но и чужие мысли: «Не лезь», «Сиди тихо», «Живи своей жизнью».

Скандалы у соседей стали регулярными. Не каждый день, но раз в неделю точно. Иногда тихие, с приглушёнными голосами, иногда громкие, когда слышал, наверное, весь подъезд. Надя замечала, как другие жильцы реагируют. Кто-то просто делал звук телевизора громче. Кто-то, проходя по лестнице, кривился и ускорял шаг. Но никто ничего не говорил.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, она столкнулась с Аней у подъезда. Та стояла у двери, копалась в сумке, пытаясь нащупать ключи. На шее у неё был шарф, но Надя заметила под ним красноватую полосу, уходящую под воротник.

— Замёрзли? — спросила Надя, останавливаясь рядом.

— Да так, — Аня улыбнулась, но губы дрогнули. — Серёжку из садика забрала, он там опять простыл.

— А муж ваш? — вырвалось у Нади прежде, чем она успела себя остановить.

Аня замерла на секунду, потом отвела взгляд.

— На смене, — коротко ответила она. — Он вахтами ездит.

Надя знала, что это неправда. Вчера поздно вечером она слышала его голос за стеной, грохот обуви по коридору. Но промолчала.

— Если что… — начала она и осеклась. Слова застряли. Что «если что»? Позвоните? Забегите ко мне? Она же сама не знает, что делать.

— Спасибо, — тихо сказала Аня, будто всё поняла. — Я… — Она не договорила, наконец нашла ключи и поспешно открыла дверь.

Ночью Надю разбудил резкий визг. Она вскочила на постели, сердце колотилось. За стеной снова шёл скандал. Мужчина орал так, что слова были слышны отчётливо:

— Сколько можно, а? Я работаю, а ты сидишь, как королева! Деньги где?

— Я не брала, — голос Ани срывался. — Может, ты сам потратил…

Раздался удар, потом ещё один. Мальчик завопил. Надя больше не выдержала. Она схватила телефон, набрала «112». Пальцы дрожали.

— Служба спасения, слушаю.

— У нас в подъезде… — Надя сглотнула. — Соседи дерутся. Муж бьёт жену, там ребёнок маленький. Пятый этаж, квартира тридцать четыре.

Оператор спросил адрес, фамилию. Голос у него был усталый, но без насмешки. Сказал, что наряд выехал. Надя положила трубку и застыла посреди комнаты. Ей казалось, что стены стали ещё тоньше, что каждый её вдох слышен соседям.

Через двадцать минут во дворе завыла сирена. По лестнице тяжело застучали ботинки. Надя выглянула в глазок. По коридору прошли двое полицейских в тёмной форме. Постучали в соседнюю дверь. Крики к этому моменту стихли, слышалось только всхлипывание.

— Откройте, полиция.

Дверь скрипнула. Мужчина показался в проёме. Надя видела только часть его лица — покрасневшие щёки, сжатую челюсть.

— Что случилось? — спросил один из полицейских.

— Ничего, — глухо ответил тот. — Поругались. Уже всё.

— Соседи жалуются на шум, — сказал второй. — Жена дома?

Повисла пауза. Потом послышался тихий голос Ани:

— Я тут.

— Вас бьют? — спросил полицейский.

— Нет, — быстро ответила она. — Мы просто поссорились.

Надя почувствовала, как внутри всё сжалось. Она понимала этот ответ, но от этого было ещё больнее. Полицейские постояли ещё немного, записали что-то в блокнот, сделали устное замечание и ушли. Их шаги затихли на лестнице. Мужчина захлопнул дверь.

Через минуту дверной звонок резанул по тишине. Она вздрогнула, кровь отхлынула от лица. Звонок повторился, настойчивее. Она медленно подошла, посмотрела в глазок. На площадке стоял сосед. Куртка расстёгнута, лицо красное, глаза прищурены.

— Открывай, — сказал он в дверь, будто знал, что она смотрит.

Надя не шевельнулась. Сердце стучало в горле. Мужчина наклонился ближе к глазку, его губы скривились.

— Думаешь, не знаю, кто звонил? — прошипел он. — Тут всего две квартиры. Не переживай, поговорим.

Он постоял ещё немного, потом сплюнул на пол и ушёл к себе. Дверь хлопнула. Надя медленно отступила от двери и опустилась на стул в коридоре. Руки тряслись.

Утром она пошла на работу, как обычно. Но в коридоре поликлиники ей казалось, что все смотрят на неё дольше, чем нужно. В регистратуре кто-то шепнул: «Слышала, у Нади в подъезде полиция ночью приезжала». Слухи в маленьком городе разлетаются быстро.

В обеденный перерыв к ней подошла главная медсестра, сухая женщина лет пятидесяти с аккуратно уложенными волосами.

— Надежда, зайдите ко мне на минутку.

В кабинете она закрыла дверь и села напротив.

— Мне тут звонили из отдела кадров, — начала она, не глядя прямо в глаза. — Поступила жалоба, что вы… как бы это… устраиваете скандалы у себя дома.

— Какие скандалы? — Надя почувствовала, как к горлу подступает возмущение. — Я вызвала полицию, потому что сосед бьёт жену.

— Я всё понимаю, — главная медсестра вздохнула. — Но вы же медработник. Люди на вас смотрят. У нас и так репутация шаткая, то одно, то другое. Не надо втягивать работу в ваши личные истории.

— Это не мои истории, — тихо сказала Надя. — Там ребёнок.

Та пожала плечами.

— Вы взрослый человек, сами решайте. Просто имейте в виду. У нас сейчас сокращения, любая жалоба — повод.

Когда Надя вышла из кабинета, ноги у неё были ватными. Она прошла в процедурную, села на стул и уставилась на свои руки. Они были в мелких царапинах от постоянных уколов. В голове вертелись слова: «любая жалоба — повод».

Вечером она снова услышала голоса за стеной. Не крики, а глухой, сдержанный спор. Мужчина говорил тихо, но в его голосе слышалась угроза.

— Ещё раз кто-то придёт — узнаю, что это ты, — бормотал он. — Пойдёшь с чемоданом к маме. Ребёнка не увидишь.

— Я никого не звала, — шептала Аня.

Надя сидела на кухне и слушала, чувствуя, как внутри всё переворачивается. Ей казалось, что она стала частью этой сцены, хоть и через стену. Что её решение звонить в полицию теперь висит над Аней, как камень.

На следующий день, возвращаясь с работы, она задержалась у доски объявлений в подъезде. Между рекламой пластиковых окон и объявлением о продаже гаража висел листок от отдела опеки: «Если вы знаете о случаях жестокого обращения с детьми…» — дальше шёл номер телефона. Надя долго смотрела на этот листок. Потом достала телефон и сфотографировала номер.

Звонить она решилась только через два дня. Сначала она пыталась убедить себя, что всё уляжется. Что тот испугается полиции и угомонится. Но очередная ночная ссора, в которой мальчик плакал так, будто его режут, сломала эту надежду.

— Отдел опеки, слушаю, — женский голос в трубке был деловым и немного усталым.

— Я… хочу сообщить, — Надя сглотнула. — В нашей квартире, через стену, мужчина постоянно кричит на ребёнка. Я не видела, чтобы он его бил, но… там драки, полиция уже приезжала.

Её расспросили про адрес, фамилии, возраст ребёнка. Она знала только имя — Серёжа, и то, что ему около пяти. Сотрудница сказала, что они возьмут семью на контроль, поблагодарила за неравнодушие и повесила трубку.

После звонка Надя почувствовала не облегчение, а странную пустоту. Как будто она толкнула тяжёлую дверь, а за ней — ещё одна, и ещё.

Через неделю в подъезде появились две женщины в тёмных пальто с папками в руках. Они позвонили в соседнюю квартиру. Надя опять смотрела в глазок. Дверь открылась, на пороге стояла Аня, бледная, с застывшей улыбкой.

— Мы из опеки, — сказала одна из женщин. — Поступил сигнал. Можно пройти?

Мужчина вышел из комнаты, вытирая руки полотенцем.

— Какой ещё сигнал? — нахмурился он. — У нас всё нормально.

— Мы обязаны проверить условия проживания ребёнка, — спокойно ответила сотрудница. — Это обычная процедура.

Они зашли внутрь. Дверь закрылась. Надя стояла в коридоре, будто прикованная. Ей хотелось уйти в квартиру, но ноги не слушались. Через полчаса женщины вышли. Лица у них были те же, деловые.

— Всего доброго, — сказала одна. — Мы с вами ещё свяжемся.

Когда дверь за ними закрылась, в коридоре повисла тишина. Потом снова раздался звонок в Надину дверь. Она вздрогнула. В глазке — опять он. В этот раз лицо было спокойнее, но глаза — холодные.

— Открой, поговорим, — сказал он, глядя прямо в глазок.

Надя глубоко вдохнула и повернула замок. Сердце колотилось, но она решила, что прятаться вечно не получится.

— Что вы хотите? — спросила она, приоткрыв дверь на цепочку.

— Ты чё, геройша? — он усмехнулся. — Полиция, опека. Думаешь, я не понимаю, откуда ноги растут?

— Я позвонила, потому что слышу, как вы орёте на ребёнка и бьёте жену, — сказала Надя, сама удивляясь, как ровно звучит её голос.

Он прищурился.

— Ничего я не бью. Мы ругаемся, как все. Ты в своей жизни разберись сначала. Мужа не удержала, теперь чужими семьями командовать вздумала?

Эти слова ударили больнее, чем она ожидала. Надя сжала пальцы на дверной ручке.

— Если вы ещё раз поднимете на них руку, я снова вызову полицию, — сказала она. — И буду вызывать, пока не перестанете.

Он наклонился ближе.

— Только попробуй, — прошипел он. — У тебя сын есть. В техникум ходит. Вечером возвращается поздно. Город маленький.

У Нади похолодело внутри. Она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Он выпрямился, усмехнулся и ушёл к себе.

После этого разговора мир будто сместился. По дороге на работу ей казалось, что за ней кто-то идёт. В магазине она ловила на себе косые взгляды. В подъезде соседи здоровались сухо, кто-то отворачивался. Слухи, очевидно, уже дополнились подробностями.

Сын, узнав от знакомых, что к их подъезду приезжала полиция, пришёл вечером злой.

— Мам, ты зачем туда лезешь? — он бросил рюкзак на стул. — Мне пацаны уже сказали, что у нас «скандальная тётка» живёт. Это про тебя, что ли?

— Я лезу, потому что там ребёнок, — устало ответила Надя. — Ты сам слышишь, как они орут.

— Орут, и что? — он пожал плечами. — У всех орут. Ты думаешь, ты одна такая правильная? А если он тебе стекло разобьёт? Или мне по дороге домой встретится?

— Ты не виноват, что я… — начала она, но он перебил:

— Я не хочу из-за тебя проблем, — сказал он жёстко. — Делай, что хочешь, но меня не втягивай.

Он ушёл в комнату, громко включил музыку. Надя осталась на кухне, глядя на дверцу шкафа, в которой отражалось её лицо. Уставшее, с морщинками у глаз. Она вдруг почувствовала себя очень старой.

В следующие дни она записывала на телефон звуки за стеной. Не постоянно, а когда скандалы становились особенно громкими. Она ставила телефон на подоконник, включала диктофон и сидела рядом, слушая, как чужая жизнь распадается на ругань, всхлипы, хлопки дверей. Внутри у неё всё сжималось, но она продолжала. Ей казалось, что так она хоть как-то фиксирует правду, чтобы потом не сказали: «ничего не было».

С этими записями она пошла в отдел полиции. В маленьком кабинете с облупившейся краской на стенах сидел участковый, мужчина лет сорока, с усталым лицом.

— Понимаете, — говорил он, слушая обрывки криков из телефона, — у нас без заявления пострадавшей руки связаны. Мы можем прийти, провести беседу. Уже приходили. Но если она сама говорит, что всё нормально…

— Ей страшно, — перебила Надя. — Он ей угрожает, ребёнком пугает. Вы это тоже знаете.

Участковый вздохнул.

— Знаю. У меня таких квартир по участку десяток. Я же не волшебник. Я могу ещё раз прийти, составить протокол за нарушение тишины. Штраф. Но вы тоже поймите. Если он узнает, что это вы всё инициируете, вам здесь жить.

— Я уже это понимаю, — тихо сказала Надя.

Он посмотрел на неё внимательнее.

— Вы уверены, что хотите продолжать? — спросил он. — Я не отговариваю. Просто… последствия будут.

Вечером, лежа в кровати, она думала над этим вопросом. Уверена ли? Она вспоминала Анино лицо, эту жёлтую тень под глазом, тонкий голос мальчика. Вспоминала, как сама в двадцать пять терпела мужа, который не бил, но мог так прижать к стене и прошипеть в лицо, что хотелось провалиться сквозь пол. Тогда она молчала, думала, что так и надо. Потом он ушёл, и она долго считала это своим поражением.

Сейчас у неё был выбор. Отступить и вернуться к тихой, привычной жизни, где максимум проблем — очереди в поликлинике и просроченный кредит. Или продолжать, понимая, что спокойствия уже не будет.

Очередная ночь решила за неё. Скандал начался после полуночи. Сначала глухой мужской голос, потом звук падающей мебели. Мальчик закричал так, что у Нади по коже побежали мурашки.

— Мама, не надо! — визжал он.

— Отстань от него! — Анин голос сорвался на хрип.

Раздался резкий хлопок, будто ударили ладонью по щеке. Потом ещё один. Плач ребёнка перешёл в истерику.

Надя вскочила, включила свет, схватила телефон. В голове не было сомнений. Она снова набрала «112».

— Это снова я, — сказала она, даже не представившись. — Тот же адрес. Там уже ребёнок истерит. Пожалуйста, приезжайте быстрее.

На этот раз она не стала ждать за дверью. Она вышла на лестничную площадку, в халате и тапках. Сердце стучало, колени дрожали, но она стояла у соседской двери и слушала. Крики внутри не стихали. Она подняла руку и постучала.

— Откройте, — сказала она громко. — Я слышу, что вы делаете.

Внутри на секунду наступила тишина. Потом тяжёлые шаги к двери. Замок щёлкнул, дверь приоткрылась. Мужчина выглянул наружу, лицо перекошено, глаза блестят.

— Ты с ума сошла? — прошипел он. — Ночь на дворе.

— Я вызвала полицию, — сказала Надя, чувствуя, как дрожит голос. — И если вы сейчас не успокоитесь, я буду стучать во все двери.

Он выругался и вдруг резко рванул дверь на себя, цепочка треснула. Надя отшатнулась, ударилась спиной о перила. Мужчина приблизился вплотную.

— Думаешь, тебя это спасёт? — его дыхание пахло перегаром. — Я тебя запомнил.

Он поднял руку, будто собирался ударить, но в этот момент снизу послышались быстрые шаги и мужской голос:

— Полиция! Что происходит?

Мужчина отпрянул, выругался и захлопнул дверь. Надя вцепилась руками в перила, стараясь не упасть. По лестнице поднимались двое полицейских. Один из них узнал её.

— Это вы звонили? — спросил он.

Она кивнула, не в силах говорить. Полицейские постучали в соседнюю дверь. Внутри послышалось шуршание, потом тихий голос Ани:

— Мы уже успокоились. Всё хорошо.

— Откройте, мы обязаны проверить, — твёрдо сказал один из полицейских.

Через минуту дверь открылась. Надя, стоя на площадке, увидела краем глаза Анино лицо. На щеке свежий красный след, губа припухла. Мальчик прятался за её спиной, глаза огромные, испуганные.

— Вам нужна медицинская помощь? — спросил полицейский.

— Нет, — прошептала она.

— Мы всё равно обязаны зафиксировать, — сказал он. — Пройдёмте в отделение, составим протокол.

Мужчина стоял в глубине коридора, опершись о стену, и молча смотрел. Взгляд его скользнул по Наде, как нож.

В отдел полиции Аня поехала с ними. Надя вернулась в квартиру и села на кухне, не раздеваясь. Руки дрожали. Она понимала, что перешла черту. Что теперь назад дороги нет.

Утром к ней пришли из опеки. Та же женщина, что была в прошлый раз, и ещё одна, помоложе.

— Мы хотим уточнить некоторые детали, — сказала старшая, раскладывая бумаги на столе. — Вы давно слышите скандалы?

Надя рассказала всё. Про крики, про угрозы, про ребёнка. Показала записи в телефоне. Женщины кивали, задавали вопросы. В их голосах не было ни осуждения, ни особого сочувствия. Работа.

— Мы будем ходатайствовать о постановке семьи на учёт, — сказала старшая. — Возможно, об ограничении общения отца с ребёнком. Но это уже через суд.

— А если она потом откажется? — спросила Надя. — Скажет, что всё хорошо.

— Такое бывает, — женщина кивнула. — Зависимость, страх. Мы делаем, что можем.

После их ухода в подъезде стало тихо. Несколько дней подряд Надя не слышала ни криков, ни громких голосов. Мужчина будто исчез. Аня выходила с ребёнком в садик рано утром, возвращалась днём. На лестнице здоровалась тихо, взгляд не поднимала.

Однажды, когда Надя выходила выбросить мусор, они столкнулись на площадке. Аня стояла у лифта с пакетом в руках. Лицо у неё было бледное, под глазами тёмные круги.

— Здравствуйте, — сказала Надя.

— Здрасьте, — отозвалась Аня и вдруг подняла взгляд. — Это вы…

Она запнулась, будто не решаясь продолжать.

— Я звонила, да, — сказала Надя. — В полицию, в опеку.

Аня сжала пальцами ручку пакета так, что костяшки побелели.

— Он теперь говорит, что из-за вас у него проблемы на работе, — тихо произнесла она. — Что его могут уволить, если ещё раз…

— Он сам виноват, — ответила Надя, хотя внутри всё сжалось. — Вы не должны это на себя брать.

Аня усмехнулась безрадостно.

— Легко говорить, — сказала она. — У вас своя жизнь. А у меня… Куда я пойду с ребёнком? Мама в деревне, там работы нет. Снимать жильё? На что? Он хоть деньги приносит.

Надя молчала. Она понимала эту ловушку. Деньги, ребёнок, страх, привычка — всё сплетено так, что один звонок в полицию не разрежет.

— Я не знаю, правильно ли сделала, — наконец сказала она. — Но я не могла больше слушать.

Аня отвела взгляд.

— Я тоже не знаю, — прошептала она. — Но… спасибо. Наверное.

Она зашла в лифт и уехала. Надя осталась на площадке, чувствуя, как благодарность и упрёк переплетаются в этих двух словах.

Соседи тем временем окончательно разделились. Кто-то перестал с ней здороваться, кто-то, наоборот, кивал одобрительно. Старушка с четвёртого этажа однажды прошептала ей, проходя мимо:

— Правильно сделали. А то раньше-то вообще молчали.

Но были и другие. Мужчина с шестого этажа, с которым они раньше вместе курили на балконе, теперь при встрече говорил:

— Надь, ты бы поосторожнее. У нас тут не Москва, все друг друга знают. Сегодня ты за соседку вписалась, а завтра кто за тебя?

В поликлинике тоже чувствовалось напряжение. Главная медсестра стала чаще придираться к мелочам. Одна из пациенток прямо сказала:

— Это вы, что ли, в газете писали про домашнее насилие? Соседка рассказывала. Я бы так не смогла. У меня своих забот полно.

Надя устала. Она просыпалась с тяжестью в груди, засыпала с мыслями о том, что ещё можно сделать. Иногда ей казалось, что она только всё усложнила. Что теперь Ане ещё тяжелее, потому что муж злится не только на неё, но и на «добрую соседку».

Через месяц после последнего вызова полиции в подъезде снова появились люди в форме. На этот раз — вместе с женщиной из опеки. Они поднялись на пятый этаж, постучали в соседнюю дверь. Надя опять смотрела в глазок.

— Мы по решению суда, — сказала женщина. — Временное ограничение общения отца с ребёнком. Вам нужно подписать документы.

Мужчина открыл дверь нехотя. Лицо у него было опухшее, глаза злые. Он выслушал, что ему говорят, хмыкнул, что-то буркнул про «бабьи сказки» и подписал бумаги. Потом собрал сумку, надел куртку и, проходя мимо Надиных дверей, задержался на секунду. Она отступила от глазка, затаив дыхание. Шаги прошли мимо, вниз по лестнице. Дверь подъезда хлопнула.

В тот вечер Аня пришла к Наде сама. Позвонила, стояла на пороге с помятым платком в руках.

— Можно к вам? — спросила она.

Надя отступила в сторону, пропуская её. На кухне они сели за стол. Аня смотрела на свои пальцы, теребила платок.

— Его отправили к брату в другой город, — сказала она. — На время. Сказали, если ещё раз, то…

Она не договорила.

— Вам страшно? — спросила Надя.

— Да, — честно ответила Аня. — И легче тоже. Когда он ушёл, дома так тихо стало, я даже не сразу поняла. Серёжка заснул без крика. Но… — она подняла глаза. — Я не знаю, что будет дальше. Он же вернётся. А я… я не умею одна.

— Научитесь, — сказала Надя, сама не зная, откуда взялись эти слова. — Не сразу. Но можно.

Аня усмехнулась.

— Вы так говорите, будто у вас всё получилось, — мягко заметила она.

Надя задумалась. Её жизнь нельзя было назвать победой. Муж ушёл, сын отдалился, работы много, денег мало. Соседи шепчутся за спиной. Но всё же… она дышала свободно. Никто не кричал на неё по ночам, не угрожал отнять ребёнка.

— У меня просто по-другому, — сказала она. — Но я знаю, что хуже — это жить в постоянном страхе.

Они сидели молча, слушая, как в доме кто-то передвигает мебель, как наверху хлопают двери. Через тонкие стены доносился обычный шум чужих жизней. Но за соседней стеной было тихо.

Весна пришла незаметно. Снег во дворе растаял, на деревьях у подъезда появились первые почки. Надя по-прежнему ходила на работу, по-прежнему ругалась с главной медсестрой из-за недостающих бинтов и неразборчивых записей врачей. Сын всё чаще ночевал у друзей, но иногда заходил на чай, рассказывал про практику. Они с ним ссорились, мирились, жили.

Соседи постепенно привыкли к новой роли Нади. Кто-то всё ещё шептался, кто-то махнул рукой. В маленьком городе новости быстро стареют, уступая место новым сплетням.

Однажды днём, возвращаясь домой по лестнице, она услышала, как на площадке между этажами играют дети. Смех, топот маленьких ног. Среди голосов — знакомый тонкий голос Серёжи.

— Мама, смотри! — кричал он.

Надя поднялась на свой этаж и остановилась. Дверь соседской квартиры была приоткрыта, изнутри доносился звук мультиков. На пороге сидела Аня, облокотившись на косяк, с чашкой чая в руках. Она увидела Надю и улыбнулась. Улыбка была уставшая, но уже не такая натянутая.

— Как вы? — спросила Надя.

— Живём, — ответила Аня. — Он пока не звонит. Говорят, устроился там на стройку. Может, и к лучшему.

Серёжа подбежал к двери, выглянул во двор.

— Тётя Надя, пойдёмте с нами на горку! — крикнул он.

Надя улыбнулась.

— Я потом, — сказала она. — Мне ещё ужин готовить.

Она вошла в свою квартиру, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Внутри было тихо. Только часы на стене отмеряли секунды. Она прошла на кухню, открыла окно. С улицы потянуло влажным воздухом и звуками двора: детский смех, далёкий лай собаки, чей-то разговор.

Она стояла у окна и слушала. Тонкие стены больше не передавали ночных криков и ударов. Вместо этого через них просачивались обычные звуки жизни. Смех, музыка, стук кастрюль. Не идеальная тишина, но и не тот липкий ужас, к которому она уже почти привыкла.

Ценой этого были косые взгляды, разговор с начальством, тревога за сына, бессонные ночи. Она понимала, что всё ещё может измениться. Что мужчина может вернуться, что система может дать сбой, что Аня может передумать. Ничего не было гарантировано.

Но сейчас, стоя у окна и слушая, как во дворе Серёжа громко зовёт кого-то играть, Надя чувствовала, что её вмешательство не растворилось впустую. В этом подъезде, в этом маленьком городе, где принято было не лезть в чужую жизнь, что-то всё-таки сдвинулось.

Она поставила чайник на плиту, достала из шкафа две кружки. Одну для себя, другую — на случай, если Аня заглянет. Вода зашумела, наполняя кухню привычным звуком. Надя посмотрела на стену, за которой сейчас кто-то включал мультики для ребёнка, и тихо сказала самой себе:

— Пусть будет так. Хоть немного лучше.

Она налила чай, села за стол и стала слушать дом, который жил своей непростой, но уже не такой страшной жизнью.

---

Как можно поддержать авторов

Каждый лайк и каждый комментарий показывают нам, что наши истории живут не зря. Напишите, что запомнилось больше всего, и, если не трудно, перешлите рассказ тем, кому он может быть важен. Дополнительно поддержать авторов можно через кнопку «Поддержать». Мы очень благодарны всем, кто уже рядом с нами. Поддержать ❤️.